Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов) (СИ)

Зевнув, Гэлбрайт просто-напросто решил пропустить этот довольно скучный отрывок и снова сменил страницу. Теперь Фаркрафт писал о расследовании смерти Пенелопы Конвей, продавщицы в некоем магазине беспошлинной торговли. В отличие от инцидента с Теодором Бекелем, где окромя надписи в туалете не было ничего интересного для чтения, описание квартиры мисс Конвей невольно привлекло внимание Гэлбрайта хотя бы потому, что Фаркрафт написал этот отрывок чуть более живым языком. Его друг отметил, что как только он вошёл в квартиру продавщицы, то, что называется, с порога обратил внимание на зеркало, висевшее в прихожей, — дело в том, что стекло было занавешено белой ситцевой тканью. Фаркрафт писал о том, что спросил тетю покойной о том, не её ли это рук дело, на что женщина ответила, что она ни к чему не прикасалась в квартире и зеркало было занавешено даже тогда, когда она сама только вошла в квартиру своей племянницы. Друг Гэлбрайта, который, видимо, думал, что читатели могут не понять его недоумения на этот счёт, начал оправдывать свои подозрения тем, что сделал сноску, повествующую о том, что зеркало обычно занавешивают в тех случаях, когда человек уже умер, ибо существует поверье, согласно которому по квартире бродит дух отошедшего в мир иной хозяина.

— Бессмысленная мистическая чепуха, — пробормотал Гэлбрайт, почесывая невероятно зудящую от клопов ногу.

Всё же медик Морис был прав в тот день, когда в сердцах произнёс «Вы опять несете свою сверхъестественную чушь!», имея в виду то обстоятельство, что Фаркрафт любил придавать значение тем вещам, которые в мире материализма не имели абсолютно никакого смысла.

— Сотрудник правоохранительных органов не должен верить в чудеса, — невольно произнёс Гэлбрайт, отрывая взгляд от документа и уставившись в потолок.

Он всегда говорил это себе, когда сталкивался с чем-то, чего не мог объяснить простыми словами. Ему просто казалось, что мир подчиняется физическим законам, и к любому, даже самому странному явлению, нужно подходить с позиции именно физика, а не какого-то там поэта. Другое дело, что сам инспектор не обладал обширными познаниями ни в той, ни в иной области — будучи по сути простым обывателем, волею судьбы ставшим полицейским, Гэлбрайт понимал, что ему не следует глубоко вникать в эти вещи, но его профессия, способствовавшая построению гипотез, заставляла его мозг работать в таком направлении, в котором он никогда бы не пошёл в повседневной жизни.

«Ох», — подумал он про себя, — «почему меня когда-то так тянуло стать полицейским инспектором?». В конце концов, он мог бы сейчас сидеть в студии и, ни о чём не парясь, писать картины на заказ, но нет же, ему приходится пачкать свои руки в крови уголовных дел... Отогнав эти в сущности риторические мысли, он вернулся к чтения документа. Его друг писал о том, что если принять слова тети Пенелопы Конвей за чистую монету, то получается, что зеркало действительно было занавешено до того, как родственница вошла в квартиру. Автор этих строк задался вопросом — неужто выходит так, что неизвестный убийца сделал это нарочно? Далее по тексту Фаркрафт выдвигал гипотезу, что, возможно, это мог быть странный жест уважения к покойной, и подумал — не без оснований, — что убийцей мог быть человек, который был неравнодушен к покойной продавщице.

— Убийство из чувства ревности, — смакуя слова подобно вину, задумчиво произнес Гэлбрайт.

Он невольно подумал о том, что им самим движет это святое и всеобъемлющее чувство. Только инспектор не мог до конца понять двух вещей — кого он ревнует и, главное, к кому именно... Отбросив эту мысль, он продолжил чтение. Осматривая квартиру Конвей, инспектор Фаркрафт обратил внимание на тот факт, что в её книжном шкафу была занята только одна полка, и, по сути, там стояла лишь одна книга, а именно «Мифология: Вневременные рассказы о богах и героях», автором которой была некая Эдит Гамильтон. Друг Гэлбрайта был весьма удивлен тому обстоятельству, что целую полку занимали двадцать экземпляров одной только этой книги, причём даже издание было одним и тем же. Инспектор Фаркрафт снова задался вопросом на страницах своего материала — может быть, продавщица купила их, чтобы подарить друзьям? Но почему тогда в её квартире не было никакой другой книги, даже кулинарной? Неужели покойная Пенелопа Конвей не любила читать, или же она собрала все книги, которые раньше были в её шкафу, с целью продать их и на вырученные средства купить двадцать экземпляров только одной книги о греческих мифах? Задав эти вопросы читателям, автор затем отметил, что в оставшееся пустое пространство на нижней полке могли бы поместиться ещё пять книг, обладавших таким же количеством страниц.

— Интересно, как он это проверил, — подумал Гэлбрайт.