Ее звали княжна Тараканова

Государь мой, истинный друг Иван Иванович. Хотя я по отъезде моем из отечества и не писал к вам, однакож истинное мое почтение и верная моя к вам дружба от того не переменилась и никогда не переменится, и в той надежде, яко и сверх того ведаю, коль вы дружны к брату моему, прошу вас надежного моего друга брату моему яко собою представить, как ему есть бесчестно и неприлично с родною своею сестрою так негуманно поступать, от чего показуется немилосердное сердце, и всякой будет думать, когда он такое гонение родной своей сестре чинит, что с таким, которой ему не принадлежит, учинит. Он есть ныне первым министром, весь свет на его поступки смотрит…

До свиданья, мой очень дорогой друг, любите меня всегда так же, как я вас люблю и уважаю, и будьте уверены, что я всю мою жизнь останусь преданным вам душой и сердцем ваш

М. Бестужев-Рюмин

О новом чине для ленивого и неуловимого придворного просили вице-канцлер А. П. Бестужев-Рюмин и пользовавшийся в те дни славой удачливого полководца С. С. Апраксин: камер-юнкер вместо камер-пажа. И это спустя восемь лет после встречи камер-пажа с императрицей в селе Петровском близ Звенигорода, куда направлялась Елизавета Петровна в Саввино-Сторожевский монастырь. Полное описание царского богомолья было помещено в «Санкт-Петербургских ведомостях» с короткой припиской о пожаловании И. И. Шувалова. Между прочим. И к всеобщему сведению. За заметкой стояла перспектива выезда А. Г. Разумовского из таких привычных и обжитых апартаментов Зимнего дворца. Начало шуваловского «случая»…

Чертоги светлые, блистание металлов
Оставив, на поля спешит Елизавет:
Ты следуешь за ней, любезной мой Шувалов.
Туда, где ей Цейлон и в севере цветет.

М. В. Ломоносов. На выезд Елизаветы Петровны в Царское Село. Конец лета 1750

Золотой дождь отличий и наград пролился не сразу. У нового любимца свое представление о вещах, тем более об особенностях придворной жизни. Он не спешит, не скаредничает, стараясь соблюсти хотя бы видимость благопристойности — так меньше, ему кажется, появится завистников и открытых врагов. Он вполне может обойтись на первое время собственными деревнями, своими и, как видно, далеко не маленькими средствами. Но все конечно же приходит: в 1754 году за необъявленные заслуги — ордена Александра Невского и польский Белого Орла. Спустя три года — чин генерал-поручика, разве надо для этого иметь хоть малейшее отношение к армии! Еще через три года генерал-адъютанта — Екатерина II будет отмечать этим чином начало каждого нового «эпизода», по ее выражению, в собственной личной жизни. А совсем незадолго до смерти Елизаветы, в 1761 году, Шувалов станет членом Конференции, иначе — тогдашнего Государственного совета.

Вот только конец оказывается слишком близким…

Шувалов, взяв меня за руку, подвел к человеку, которого вид обратил на себя почтительное мое внимание. То был бессмертный Ломоносов! Он спросил меня: чему я учился? «По-латыни», — отвечал я. Тут начал говорить он о пользе латинского языка, с великим, правда сказать, красноречием.

Д. И. Фонвизин

Вольтер — И. И. Шувалову. Ферней. 1 августа 1758 г.

Узнав, что вам всего двадцать пять лет, не могу надивиться глубине и разнообразию ваших познаний.

«Дай Бог царствие небесное этому доброму боярину, — говорила в 1828 году П. П. Свиньину племянница Ломоносова, Матрена Евсеевна Лопатина, некогда жившая у него в Петербурге, — мы так привыкли к его звездам и лентам, к его раззолоченной карете и шестерке вороных, что, бывало, и не боимся, как подъедет он к крыльцу, и только укажешь ему, где сидит Михайла Васильевич, — а гайдуков своих оставлял он у приворотни».

Только одни особенные и довольно сложные предметы исключительно занимают все умственные и нравственные силы императрицы и совершенно удаляют ее от забот управления.

Именно желание нравиться и славиться красотой было всегда одной из самых сильных слабостей ее, а так как вследствие сокрушительного влияния лет она не может не замечать все более и более становящиеся приметными старческие морщины на лице своем, то обстоятельство это так близко и чувствительно трогает ее, что она почти уже и не показывается в обществе. Так со времени куртага, бывшего 30 августа, императрицу видели всего только два раза в придворном театре…

ИЗ ДОНЕСЕНИЯ АВСТРИЙСКОГО ПОСЛАННИКА В ПЕТЕРБУРГЕ

ГРАФА МЕРСИ Д'АРЖАНТО

11 ноября 1761. Из венского Дворцового государственного архива