Ее звали Лиза

Лиза открыла, убежденная, что вернулся старик, — и изумилась, увидев на пороге Никиту Степановича, сторожа из «Розовой розы», который сообщил, что ее требует к себе барыня, как он называл фрау Эмму.

Лиза немедленно вспомнила, как отец Игнатий в редкую минуту доброго расположения духа и откровенности рассказал: его внучки Лизочка и Танечка, когда были совсем маленькими и еще жили в Мезенске, не уехали в Горький, играли в развалинах (в тех самых, где теперь медленно гнил труп пана Анатоля) в «барыню». Выглядела игра так: Лизочка брала кусочек тюля, покрывала им голову, подвязывала фартук и садилась на крыльце разрушенного дома в «кресло» из кирпичей и сучьев (такой они воображали барыню — бывшую хозяйку дома). Дети забирались в сад, ломали сирень, а «барыня» Лизочка вскакивала с кресла и сердито кричала: «Ах, разбойники! Ну, подождите, я позову милиционера!» Почему милиционера-то? Так ведь они, советские дети, не знали, что барыня звала бы городового…

Никита Степанович передал приказ хозяйки, но уходить не спешил. Оказалось, фрау Эмма ждет Лизу немедленно, а сторожу велено ее сопроводить в ресторан. Вернее, послужить ей конвоиром, мрачно подумала Лиза. И, делать нечего, принялась одеваться.

О том, что ее ждет у фрау Эммы, она думала без особого интереса, вяло. Вот только любопытно было, как они теперь встретятся — после того, как фрау Эмма отдала ей морфий для убийства Эриха Краузе…

Против ожидания, Никита Степанович повел Лизу не в Липовый тупик, а в ресторан с главного входа. Открыл дверь своим ключом и махнул рукой вдоль розового коридора:

— В кабинете они-с. Ждут-с.

У Лизы неприятно дрогнуло сердце — кто они, кто ждет-то? Вдруг гестаповцы? Не дать ли деру, пока не поздно? Однако сторож стоял позади, отрезая путь к отступлению, а он был мужик крепкий, совсем еще не старый, сладить с ним у Лизы не было возможности. И пришлось идти вперед.

Немедленно выяснилось, что паниковала она напрасно — фрау Эмма находилась в кабинете одна, с Лизой дурную шутку сыграла старорежимная манера Никиты Степановича говорить о «высших» во множественном числе.

Фрау Эмма была вся в черном. «Видимо, у нее траур по бывшему клиенту фон Шубенбаху», — со злым ехидством подумала Лиза. Мадам хмуро взглянула на нее и, даже не поздоровавшись, даже не кивнув, холодно проговорила:

— Я проклинаю тот день, когда поддалась дружеским чувствам к вашему деду и взяла вас на службу. Вы приносите мне несчастье. Мало того, что из-за убийства фон Шубенбаха ресторан закрыт вот уже два дня, так теперь еще и приезд Венцлова…

— А с чего вы взяли, что я имею отношение к убийству фон Шубенбаха? — перебила Лиза с самым высокомерным видом, на который только была способна, изо всех сил подражая фрау Эмме.

— А я разве сказала, что вы имеете к нему отношение? — вскинула брови хозяйка. — Или… или все же имеете?

— Что вы! — очень старательно ужаснулась Лиза, поняв, что нечаянно проговорилась. — С чего вы взяли? Как бы я могла?

— Да кто вас знает, какие у вас резоны, — пожала плечами фрау Эмма. — А что до того, как могли… Смогли же вы добраться до несчастного Краузе! Он скоропостижно скончался, в госпитале поднялся страшный шум, но общее мнение склоняется к тому, что он просто умер от ран. Так что свой удар мизерикордии вы нанесли-таки!

Лиза вспомнила, что о мизерикордии говорил и Алекс Вернер. Вспомнила также старый роман, читанный еще дома, в Горьком… Тогда она искала значение слова в словаре и нашла: так называемый удар милосердия наносили особым стилетом, мизерикордией, обреченному воину или гладиатору на арене.

Она встряхнулась — мадам продолжала что-то говорить.

— Простите, я не расслышала, — прервала ее Лиза.

— Вы и впрямь имели отношение к убийству фон Шубенбаха? — с невинным видом переспросила фрау Эмма. — Говорят, около его дома тем роковым утром видели какого-то старика, полицая и красивую девушку.

— Кто видел? — выпалила Лиза.

— Не знаю, — пожала плечами хозяйка «Розовой розы». — Мне сказали, что кто-то видел. Но я уже говорила вам, что виртуозно умею связывать концы с концами. Вы отравили Эриха Краузе, и в то же утро был убит следователь, который вел его дело. Фон Шубенбах мог выбить из Краузе признания, смертоносные для очень многих. И если Эрих Краузе антифашист, легко предположить, что его девушка — тоже антифашистка, может быть, даже подпольщица, связанная с партизанами. В этой связи невольно задумаешься, с какой целью вы пришли в «Розовую розу», учитывая контингент ее посетителей. В самом ли деле вы были в Красной армии и дезертировали оттуда? Или же были, как говорится, заброшены в тыл врага? Не было ли связано ваше стремление работать в «Розовой розе» с приездом Венцлова, к визиту которого сейчас готовится военное командование? Ваш акция с фон Шубенбахом…

— При чем тут я? — возмущенно воскликнула Лиза. — Это все ваши фантазии!