Её звали Луиза

– Ты же знаешь про нашу соседку, – начала было я, но муж перебил меня:

– Да кто ж про неё не знает! Весь дом обсуждает эту сумасшедшую. Будь аккуратнее, Мэри, иначе сумасшедшей буду считать и тебя.

Я перестала улыбаться, так как настроение моё было испорчено. Отвечать что-либо мужу мне не хотелось. Меня оскорбило то, что он назвал Луизу сумасшедшей, но я такой её не считала. Мне она казалась одиноким, несчастным ребёнком, и мне очень хотелось понять её особенность в то время, когда все считали её умственно отсталой. Я не надеялась на то, что муж поймёт меня. Он никогда не был способен проявить хотя бы каплю уважения к моим чувствам или немного эмпатии к окружающим его людям. Луиза для него была местным сумасшедшим, которого все обсуждали. Таким же безразличным он был и ко мне, но я всегда закрывала на это глаза. Наш брак был построен без любви и держался только на детях. Будь у меня выбор, я бы никогда не вышла замуж за такого человека. Он был жесток, холоден и, я догадывалась, искал чувственности на стороне.

– Я знаю, что ты думаешь, милая, – заговорил он вновь, – тебе её жаль, я знаю, как ты сердобольна. Отвратительная черта, тебе стоит выкорчевать её из себя.

– Я поняла тебя, – проговорила я лишь бы не оставлять его без ответа и продолжила ужин.

Понятное дело, что слова моего мужа не произвели на меня никакого эффекта. Луиза продолжала интересовать меня как личность, и, когда мы вышли с детьми гулять на следующий день, я невольно замерла, разглядывая её. Она стояла внизу, у почтовых ящиков, держала в руках мятый жёлтый конверт, на котором было наклеено множество марок. Со стороны казалось, словно она готова в любой момент прижать письмо к груди, да с такой силой, что оно провалится внутрь. Она не шевелилась, я даже не видела её лица, но излучала столько эмоций – я представила, как должно быть стучит её сердце и какой напряжение в пальцах.

Сегодня, несмотря на то, что лето ещё не закончилось, и воздух ещё был раскалён беспощадным солнцем, она всё равно была тепло одета. Казалось, словно по утрам она одевалась, отталкиваясь исключительно от своих предпочтений, а не от погоды. На ней была аккуратная соломенная шляпа, на которой была завязана кружевная лента.

Под подбородком скрывался крупный бант. Сверху на ней был вязанный кардиган, под ним – бежевая плотная рубашка. Она была заправлена в коричневые прямые брюки, из-под которых выглядывали чёрные ботинки. Одета сегодня она была безвкусно, и любая из соседок обязательно бы это заметила и осудила, но я находила в этом лишь её особенный шарм. Она отличалась от большинства и не была обязана быть копией других женщин. Но мне казалось, это понимают только я и Луиза. И я, совсем забыв, что могу напугать её, перевесившись через перила, чтобы мой голос достиг первого этажа (мы жили на втором), произнесла: