Ее звали Марией<br />(Документальная повесть)

В один из зимних вечеров, когда время, казалось, застыло под рано потемневшим хмурым небом и на сердце было как-то особенно неуютно и тоскливо, Мария пришла в офицерскую столовую, где обычно устраивались танцы. Было многолюдно и шумно. Она села в самом углу, так что ее почти не видно было за спинами танцующих, все еще необычно притихшая, не в силах стряхнуть с себя вязкое оцепенение одиночества. Это было не похоже на нее, прежнюю, никак не вязалось с ее активной, брызжущей удалью натурой, но она ничего не могла поделать с собой, сидела, отдавшись во власть настроения, почти не замечая танцующих. Потом музыка осторожно коснулась души, чиркнула, словно крылом по воде, по сознанию, и сразу же нахлынули далекие-далекие воспоминания.

Они тогда впервые выбрались с Сергеем в город— смущенные, избегающие посторонних взглядов, и вместе с тем почему-то инстинктивно рвущиеся к шумному многолюдью толпы с ее весельем, красками, музыкой. Сергей привел ее в живописно укрывшийся за горным выступом, сверкающий огнями ресторан с затененной верандой, заговорщически прошептал: «Сегодня вечер наш, правда?» Она сказала: «Да, я так давно не танцевала».

Теперь она, чуть прикрыв глаза, вновь увидела те крупные южные звезды в низко нависшем небе и какой-то необычный свет, пробивающийся сквозь листву дикого винограда, а потом услышала и музыку, прозрачную, полную изящества, будто сотканную из множества глубоких, бархатно-певучих звуков.

Она отчетливо помнит себя в тот вечер: ей казалось, что музыка, заполнившая огромную веранду, непостижимым образом вобрала в себя и прохладную влажность только что прошедшего дождя, и запах моря, и шелест ветра.

— Разрешите?

Почудилось? Или и впрямь голос Сергея? Только в его голосе так необычно сочетались твердая воля и глубоко упрятанная нежность.

— Так разрешите?

Она пришла в себя, увидела стоящего напротив командира третьей эскадрильи капитана Антипова, невысокого, плотного, с двумя совсем еще новенькими орденами Красного Знамени на гимнастерке, туго схваченной широким ремнем, виновато улыбнулась.

— Замечталась? Или взгрустнулось немного?

Она не ответила. Встала, спокойно пошла рядом с ним, чуть впереди, к танцующим. Один из офицеров играл на баяне «Осенний вальс»…

После танцев он пошел проводить ее. Было морозно, вдали глухо погромыхивало. Снег поскрипывал под ногами, отливал серебристыми и зелеными искорками. И казалось, нет ни войны, ни тревоги, ни отдаленных раскатов артиллерийской канонады, и хотелось идти вот так, рядом, к воспоминаниям об иных зимних вечерах, ощущая в душе робкие отголоски отзвучавшей только что музыки…

Антипов стал чаще бывать в звене связи. Что влекло его к этой совсем еще молодой женщине с мягкими, теплыми волосами и необычным разрезом глаз, которая умела быть удивительно сильной, оставаясь трогательно-незащищенной? Неутоленная жажда одухотворенной взаимности, чувства, которое наполнило бы жизнь глубоким, неповторимым смыслом? Восхищение незаурядной натурой человека, которому выпало взрослеть в огне? А может, все вместе, хотя он и сам, вероятно, затруднился бы выразить это словами?

Наверное, это было жестоко, что именно от него, Юрия Антипова, Мария потребовала помощи, когда полковник Кудряшов отказался перевести ее в полк. Узнав ее ближе, почувствовав вдруг, как она ему дорога, Антипов тем более неспособен был обречь Марию на смертельную опасность, которая на каждом шагу подстерегала летчика-истребителя. И в то же время не было у него теперь желания более сильного, чем постоянно, ежечасно видеть, слышать, ощущать эту женщину возле себя, чувствовать ее дыхание, ловить на себе ее глубокий взгляд.

Он еще не обладал тем благоразумием и трезвостью рассудка, которые приходят с годами, заставляют нас порой отказываться от самого неодолимого в себе ради спокойствия и счастья другой, любимой. Ему шел двадцать второй год.

Через некоторое время младший лейтенант Мария Кулькина была откомандирована для дальнейшего прохождения службы в распоряжение командира 267-го истребительного авиационного полка И. И. Аритова.

«…Во время пребывания в резерве с декабря 1943 года по апрель 1944 года вместе с молодым пополнением из управления дивизии в полк прибыла Мария Кулькина, до этого летавшая на самолетах „По-2“. Командир дивизии предупредил меня, что Мария Кулькина имеет большое желание летать на самолетах-истребителях и имеет для этого все данные…»

Так писал тридцать лет спустя полковник в отставке И. И. Аритов, которого мне удалось разыскать в Ленинграде.

Второе рождение

Каким слогом говорить о советской женщине на войне? Как сообщить сыновьям и внукам то восхищенное удивление, ту благодарную признательность, которые мы в свое время испытали к ней? Как передать — от сердца к сердцу — высокий облик той, которую мы видели неизменно рядом изо дня в день, из месяца в месяц — нескончаемо долгих четыре года?