Ее звали Марией. Документальная повесть

Тормахов перехватил веселый взгляд Марии, насупился:

— Хочешь, небось, сказать, что тебе это все известно, летчица ведь, как-никак. Так я тебе вот что на это отвечу, младший лейтенант: в первом же бою поймешь, что «Як» это тебе не самолет связи!..

Повернулся круто и пошел с летного поля.

После пяти совместных полетов Тормахов доложил командиру полка о готовности Марии Кулькиной к проверке.

Аритов, вопреки издавна заведенной традиции, на этот раз сам проверять Кулькину не стал. Может, не хотел излишне волновать летчицу. А может, и сомнения еще кое-какие испытывал. Разрешил Тормахову взять свой «Як» и лично удостовериться в готовности Кулькиной к самостоятельным полетам.

Тормахов отдал приказание на три полета по кругу, сделал последние распоряжения, еще раз внимательно и придирчиво оглядел все.

Мария надела парашют, села в пилотское кресло, запустила мотор, уверенно положила ладони на штурвал. И сразу, казалось, отсекла все постороннее, отключилась от воспоминаний, от знакомых и родных голосов, звучавших только что в ушах, забыла обо всем на свете. Один лишь штурвал да приборы, да шлемофон. Вырулила на старт. Самолет нетерпеливо вздрагивал, словно сдерживаемый уздой огромный сильный конь, угрожающе ревел. Мария прибавила оборотов двигателю. Взлет!

Как бы досконально ни знал человек технику пилотирования, сколько бы ни совершил полетов с инструктором — этот миг всегда как откровение. Кажется, будто слился в одно с азартно-стремительной машиной, принял на себя огромную долю нагрузки, помогая ей оторваться от земли, взмыть к небу. Зато потом, уже рассекая упругий, тугой воздух, начинаешь и сам ощущать за спиной большие, сильные крылья, и сердцу становится тесно в груди от радостного, упоительного чувства.

После третьего полета, едва Мария выбралась из кабины, восторженно-счастливая, сияющая, подбежал Тормахов. Ломая всякую субординацию и не дожидаясь доклада, сгреб ее в объятия, восхищенно, взволнованно выдохнул:

— Ну, молодчина!

Аритов тоже остался доволен. Когда эскадрилья была построена, он несколько раз прошелся вдоль строя, словно обдумывая только что происшедшее на его глазах, наконец остановился, громко сказал:

— Младший лейтенант Кулькина, выйти из строя!

Дождался, пока она сделала два шага вперед и повернулась кругом, и так же громко произнес:

— За отличные полеты объявляю благодарность!

— Служу Советскому Союзу!

Тренировочные полеты продолжались около двух недель. До тех пор, пока Тормахов не решил, что пора перейти к сложному пилотажу. И вот, наконец, он снова поднялся с Марией в воздух, взял управление на себя и — обрушил на нее целый каскад виражей, бочек, петель, переворотов. Если уж быть до конца откровенным, ему захотелось хоть раз смутить эту уверенную в себе молодую женщину, прочесть на ее лице следы то ли испуга, то ли растерянности — ведь крутил-то все эти фигуры ас! Тщетно, она была только немногим более обычного оживлена, но спокойна и сосредоточенна.

— Можно мне попробовать?

— Давай!

Она выполнила почти все фигуры сама. На том же боевом самолете.

Это было 11 марта 1944 года.

Говорят, настоящим летчиком, как и художником, и писателем, и артистом, нельзя научиться быть. Им надо родиться. В этот день Мария вторично родилась как летчица. Как истребитель!..

Тот последний бой

15 мая 1944 года 167-й авиационный истребительный полк под командованием подполковника Аритова перебазировался на аэродром близ Раздельной.

Несколькими днями ранее противник попытался мощным наступлением сбросить войска 8-й гвардейской армии с Шерпенского плацдарма, захваченного на правом берегу Днестра; он ввел в бой большое количество самолетов всех видов. На наших летчиков была возложена задача прикрывать войска на плацдарме, изо всех сил драться за господство в воздухе. В небе над плацдармом ежедневно с обеих сторон висели сотни самолетов.

267-й ИАП, помимо прикрытия наземных войск, выполнял также задачи по сопровождению штурмовиков и бомбардировщиков к вражеским позициям.

…20 мая небо над аэродромом у Раздельной с утра затянули низкие лохматые облака. Ветер был небольшой, совсем легкий, но облачность постепенно разгонялась, и следовало быть наготове.

Механики — земные хозяева машин — пришли на аэродром раньше всех. Заработали моторы, из выхлопных патрубков вырвались лиловые языки пламени, единственные источники света на летном поле. Могучий рев потряс полусонную степь.

А затем воцарилась напряженная тишина, словно и не было вовсе ни этого страшного рева, ни отблесков пламени на давно уже укатанной земле.

Механики в последний раз осмотрели самолеты, вооружение и оборудование, дозаправили баки бензином, маслом, пополнили воздухом бортовые баллоны.