Ее звали Мария

По крутой, извилистой тропинке поднимаемся на противоположный склон оврага, к самым домикам. Вдоль оврага тянется покосившийся заборчик.

— Вот по этой дорожке Мария ходила на работу, — говорит Аниа Дмитриевна. — Как сейчас это помню: раннее утро, солнце поднимается прямо из оврага, а по дорожке идет Маша — в белом платочке, на завод… Вот посмотрите, здесь стоял домик Усковых, видите, даже фундамент сохранился.

Да, от того домика остался только фундамент — квадратная лента бутового камня, занесенная песком и глиной, его очертания скорее угадываются, чем видятся.

А в голубом утреннем небе пели птицы. День обещал быть жарким, но пока еще было по-утреннему свежо. И трудно было представить себе, что когда-то здесь грохотала война, разворачивалось одно из самых гигантских сражений Великой Отечественной войны. И в этом сражении потерялась тихая, незаметная девушка Маша Ускова, и никто сейчас не знает о ее незаметной жизни и гибели…

Она защищала свой маленький домик, свой бекетовский овраг, где умерли ее мать и маленькая дочка, откуда ушел на войну ее муж, где прошла ее нелегкая юность…

Глава 12 БЕЗ ОСОБЫХ ПРИМЕТ

Нам стала известна довоенная биография Марии. Были найдены люди, знавшие семью Усковых, обнаружены даже родственники, правда, дальние, точно установлено место ее рождения. Не хватало одного — фотографии Марии.

На заводе Ермана просмотрели десятки снимков тридцатых годов, групповые и одиночные, на которых сфотографированы рабочие завода, сияли копии и показали людям, которые хорошо помнят Марию, — ее там не было. Не оказалось фото и в семейных архивах родственников, соседей, знакомых.

Так какой же она была, Маша Ускова?

Идея родилась в «Костре» — пригласить в Ленинград людей, хорошо знавших Марию, и здесь, в лаборатории криминалистики, по фотороботу восстановить ее портрет.

Эту работу возглавил сотрудник института судебной экспертизы, кандидат юридических наук Михаил Григорьевич Любарский. Он уже выступал на страницах нашего журнала, рассказывая читателям о поисках и находках ленинградских криминалистов, и подобную работу ему приходилось делать ие впервые. Но задача была сложная.

Лично мие все представлялось просто: как в детективных кинофильмах — в темном зале сидят люди и смотрят на освещенный экран, где оно за другим проходят самые разнообразные лица.

Нет, нет, зто совсем не то…

А может быть, это?

Да нет, волосы, пожалуйста, потемнее и нос потоньше…

Пожалуйста, дайте нос потоньше!

— Да, что-то есть. Только вот брови, мне кажется, чуть-чуть погуще…

Ну, кино есть кино, а в жизии все оказалось и проще, и сложнее. Прошло сорок три года с тех пор, как люди видели живую Марию Ускову. Как вспомнить ее лицо в подробностях и не ошибиться?

Из Москвы приехал Михаил Павлович Аглицкий, из Волгограда — Анна Дмитриевна Дуюнова и Александр Алексеевич Бычик, Николаев был на месте, в Ленинграде.

И вот мы сидим в редакции «Костра», за большим редакционным столом, пьем чай и беседуем с нашими гостями. Вернее, беседуют они, а мы сидим и слушаем. Эти люди прошли всю войну, все трое дошли до Берлина, у всех тяжелые ранения, все награждены орденами и медалями. Наблюдать встречу старых фронтовых друзей и интересно, и поучительно, и трогательно.

Генерал Аглицкий — высокий, мощный, с широченными плечами, несмотря на свои семьдесят с лишком лет, он до сих пор сохранял бравую армейскую выправку. Он и здесь, в окружении старых друзей, генерал. Немногословен, каждое слово у него обдумаио, взвешено.

Сколько же мы не виделись, Саша? — спрашивает он Вы-чика.

Тридцать лет, Михаил Павлович. А помните, где виделись в последний раз?

Ну как же. Понимаете, — Аглицкий повернулся к нам и стад рассказывать, как было дело, — меня тогда, в начале пятидесятых годов, вызвали в Москву, дали приказ — принять командование одним из подразделений воздушно-десантных войск. Иду по Москве, мимо Академии Генштаба, а навстречу — Саша Вычик. Майор. Поговорили, повспоминали, я ему и говорю: переходи ко мне, в воздушно-десантные, будем вместе служить. А он мне — это что же, с парашютом прыгать? Высоко же, говорит, Михаил Павлович, страшно. Ну, отвечаю, ты как хочешь, а я еще попрыгаю. Разговор у нас тогда полушутливый вышел, и мы разошлись — каждый в свою сторону. Мне действительно пришлось учиться прыгать с парашютом, а Саша вскоре демобилизовался из армии, закончил институт и пошел по гражданской линии… Вот такой была наша последняя встреча…

А потом разговор, естественно, переключился на Марию, и тут уже начались разногласия.

Да нет же, — горячилась Анна Дмитриевна, — я хорошо помню, носик у Маши был прямой, а вы говорите — курносенькая… И я бы не сказала, что она «рыженькая». Скорее русая, светлая…

Не спорьте, — примирял их Николаев, — вы оба правы. Это смотря при каком освещении смотреть — при солнечном свете она могла показаться и рыженькой, при сумрачном освещении — русой.