Эфемерида любви

— Ну как тебе сказать… Я ее так люблю, так люблю…

— Абстрактные понятия.

— Я готов ее на руках носить…

— Не думаю, что ей было бы это удобно.

— Целовал бы ее, целый день держал бы на руках и целовал бы, целовал, целовал…

— Глупости! — возразил Сократ. — Да что же в этом хорошего: прижимать губы к губам или губы к щеке?

Никон замахал руками:

— Да для меня счастье, просто счастье слышать ее голос, видеть, как она ходит! Радостно мне, что она есть на свете!

— Самовнушение, — спокойно констатировал Сократ. — Девушки все одинаково ходят — спортивная программа одна и та же для всех.

— Эх ты! — безнадежно махнул рукою Никон. — Это невозможно понять, это надо почувствовать!

— Я понимаю одно: инстинкт продолжения рода. А все эти красивости, «охи» и «ахи» ни к чему. В старину, как известно из литературы, из-за этой так называемой любви стрелялись, вешались, выжигали кислотою глаза, пробивали черепа, отравляли себя крепкими напитками, глотали дым, сходили с ума, шалели, дурели, чумели, балдели и забывались. Так это ведь были отсталые, можно сказать, дикие существа! Просыпался инстинкт продолжения рода и пробуждал многие другие животные инстинкты. Стыдись, Никон! Представляешь, до чего ты докатился? Влюбился!

Эта тирада, однако, не произвела на Никона никакого впечатления.

— А я, знаешь, выпил вот с досады крепкого вина, — задумчиво произнес он. — Такого вот, как откопали археологи на Кавказе.

— Вот-вот, видишь! — ужаснулся Сократ. — Ты опускаешься до уровня людей далекого прошлого! Какая у тебя может быть досада? Ты ведь утверждаешь, что это радость — влюбиться. Объект твоей любви тоже, естественно, влюблен?

— Да. Но в другого.

— Вот оно что. Цепная реакция! Но этому можно помочь.

— Как?! — с надеждой в голосе спросил Никон.

— А очень просто: забудь ее. Забудь, и все. Зачем о ней думать, если она думает о другом, а этот другой, по всей вероятности, еще о ком-то, а та в свою очередь…

— Неостроумно, — перебил Никон.

— Но согласись, ведь и тут своя, заведомо обозначенная орбита: увлечение, обожание, привычка и, наконец, равнодушие. Так не лучше ли ускорить эволюцию этого понятия и — забыть?

— Легко сказать. Забыть ее просто невозможно, постарайся понять — не-воз-мож-но! Я бы не то что на ракете — на крыльях полетел бы к ней на Землю. Она работает в Заповеднике природы на Украине.

Сократ усмехнулся и встал. Поднял серебристую штору, закрывавшую прозрачную стену, и некоторое время смотрел на город. Движущиеся ленты тротуаров несли в разных направлениях сотни, тысячи людей, прямолинейные и волнистые контуры зданий тянулись к горизонту, а сквозь гигантскую полусферу, защищавшую город от космического холода, струился ливень солнечных лучей.

— Взгляни, Никон, вон там белеет, искрится горбатая крыша. Это Центр здоровья. Там исцеляют от всех болезней.

— Я здоров, зачем мне твой Центр?

— Нет, ты болен. Тяжело болен, дружище. Твои анализаторы дают неправильную картину действительности.

— Да не выдумывай глупостей, — Никон согнул руки в локтях, напрягся, и заиграли мышцы. — Здоровья мне не занимать! Ну а что касается анализаторов, то они точно засвидетельствовали: нет на свете прекраснее ее!

— Если хочешь Знать, у тебя психическое заболевание. И очень опасное.

— Как же оно называется?

— Бе Лю.

— Что за Бе Лю?

— Безнадежная любовь.

Никон рассмеялся, да так заразительно, что казалось, и стены сейчас захохочут вместе с ним.

— Бе Лю! Вот это придумал!

Он никак не мог успокоиться и взрывался все новыми приступами смеха.

А Сократ посматривал на него с сожалением. «Беспричинное возбуждение, — думал он, — то активизация, то падение тонуса. Полное психическое расстройство». Дождавшись, пока Никон успокоился, очень осторожно заметил:

— Если бы ты был в состоянии угомонить свои нервы, я доказал бы тебе, что, собственно, никакой любви в природе не существует.

— Даже безнадежной?

— Не иронизируй. Да, никакой любви. Одни только разговоры о ней, — спокойно и уверенно продолжал Сократ. — Понимаешь? Разговоры! Поскольку это чувство ни в какой степени не отображает самого объекта, а всего-навсего передает субъективное отношение к нему.

— Ну хватит, — Никон сел и вытер платком лицо. — Все-таки мне интересно: неужели ты никогда не был влюблен?

— Хочешь сказать, не балдел ли я? — поморщился Сократ. Нет, как говорили в старину, бог миловал. Но наблюдения показывают, что девяносто девять процентов юношей болеют этой болезнью, в том числе несколько процентов страдают Бе Лю.

В его ровном голосе с менторским оттенком было столько равнодушия и скрипа сухого дерева, что Никон перестал смеяться. «Что с ним случилось? — подумал он, глядя на товарища с сочувствием. — Неужели его интеллект окончательно задушил эмоции? Да какой же это человек? Робот!»

— Послушай… Если ты сам не чувствуешь… Как бы тебе объяснить… — Никон наморщил лоб и некоторое время молчал. — Нет, это объяснить невозможно… Потому что любовь — это таинственная, непостижимая штука! И у каждого она особенная, неповторимая…