Эффект бабочки

Но нет… они спокойно посещали отделения коммунистической партии Германии, митинги социалистов и, вот уже верх идиотизма — праздновали в ресторанах дни рождения и другие знаменательные даты. Вместе!

А ещё почти были если не родственниками, то близкими друзьями или как минимум хорошими знакомыми [125]… Да быть такого не может, чтобы агенты спецслужб не переписывали участников таких вот посиделок! Достаточно установить слежку за единственным коминтерновцем и он приведёт тебя к остальным.

Вот и как верить потом детским воспоминаниям о ленинской гвардии? Если только о гвардии, как о янычарах… гвардии Российской Империи образца восемнадцатого и начала девятнадцатого века, без которой не обошёлся ни один переворот или цареубийство! Каста.

Тронь одного и получишь всеобщий бунт, к которому присоединятся придворные — как же, родственников обижают! И улыбаются натужно императоры выходкам пьяных [126] гвардейцев, а знаком высочайшего неудовольствия остаётся ссылка в родное поместье.

Исправно идут чины, выслуга лет с пелёнок, премии… за лояльность! За отсутствие бунта вот прямо сейчас, за спокойствие императорской семьи…

— Блять! — Гранёный стакан полетел в стену, оставив влажную вмятину на обоях и разлетевшись на осколки, — да что же это за хрень!? Какие, на хрен, разведданные?! Либо пиздёжа много про ценные источники из Коминтерна, либо данные так же свободно текут и от Коминтерна… по родственному, блять!

Трясущимися (от злости, исключительно от злости!) руками мужчина налил себе грамм пятьдесят крепкого спиртного напитка на горных травах и выцедил через плотно сжатые зубы, пролив добрую половину.

— Это что получается, — вслух рассуждал Максим, — там же агентуры вражеской должно быть немеряно, при такой-то работе! Вербуй, не хочу… А раз агентуры, то организовать обмен данных несложно… непонятно, правда, в чью пользу [127]. И что-то мне говорит, что ни хера не в пользу СССР! Раз уж так начало войны встретили… И дед…

В стену полетела стопка, а мужчина сел, обхватив голову руками. Когда ломаются детские представления о чём-либо, больно и обидно. Но вдвойне обидней, когда кумир детства, героический прадед, оказывается то ли приспособленцем и подлецом, то ли прекраснодушным идиотом…

Тридцатая глава

— Никак не могу привыкнуть к твоим переодеваниям, — хмыкнул Родригес, разглядывая меня, — такой ашкеназ [128] получился, на загляденье! Кем в следующий раз предстанешь?

Пожимаю плечами, я и сам не знаю, да и… надо ли? Хосе могут вести и не учитывать возможное наличие заинтересованных наблюдателей просто глупо. Под маскировкой даже анархист узнаёт меня только по росту да условленным знакам.

Возникнут вдруг сомнения, так пущу вперёд с полдюжины мужчин моего роста и типажа, ФБРовцы или мафиози не смогут не среагировать нужным образом. Благо, при наличии денег это несложно, прикормил уже с десяток парней — инкогнито, разумеется.

Подкидываю изредка деньжат, да прошу то мелькнуть где-то, то припугнуть кого. Планово-убыточное предприятие ради успокоения паранойи. Но… я не я буду, если они мне ещё и прибыль приносить не начнут!

Сам же Хосе… так-то всё может быть, но недаром он носит с собой яд. Что уж там было в его прошлом, не знаю, но тюрем и плена боится с тех пор панически — настолько, что готов покончить жизнь самоубийством. Не лучшая характеристика с точки зрения психолога, но для Бондианы — самое то.

Заурядное забегаловка, полупустая по рабочему времени. В углу для не белых [129] сидит парочка уставших чернокожих мужчин, вяло жующих оладьи и обсуждающих боссов. Полицейский шутит за стойкой с продавцом — зашёл получить привычную дань в виде бесплатной булочки и кофе.

Мы с Хосе выглядим как два мелких торгаша, явление насквозь знакомое и понятное. Для достоверности выкладываю на обшарпанный стол дешёвый чемоданчик с образцами канцелярской продукции. Анархист очень серьёзно перебирает их со скептическим видом прожжённой канцелярской крысы.

— Что за дело-то? Неужто предложишь канцелярские скрепки распространять?

— Большое, — с излишне дружелюбной улыбкой типичного коммивояжёра протягиваю интересный образец шариковой ручки, — нужно устроить войну между ирландской и еврейской группировками мафии.

— Что?!

— Ладно, на пять процентов дешевле! — Нивелирую домашней заготовкой выкрик Хосе, — если будете брать большую партию, то на десять! Но учтите, партия должна быть серьёзной!

Полицейский теряет интерес, смерив напоследок ироничным взглядом мой слегка засаленный от долгой носки костюм.

— Объяснять, зачем нужна эта война, нужно?

— Нет, — Родригес начинает перебирать образцы продукции более интенсивно, — когда итальянская и еврейская мафия нашли общий язык, независимые профсоюзы первыми почувствовали негативный эффект такой смычки. Будет в Штатах не единая мафия, а пять-шесть враждующих, профсоюзам и социалистам станет жить немного проще.

— Сто тысяч фунтов [130], — выкладываю козырь, — при необходимости добавлю.

— Сто… — Хосе откидывается на спинку стула, — солидно.