Эффект бабочки

— Еще три дня прошло, ты долго думаешь.

— Я хочу вернуться, но не знаю… А вдруг правильно сейчас было бы умереть? Все ведь честно — мы забрали жизнь у вас, а теперь моя очередь уйти так же.

Владимир не ответил, только окно в палату закрылось. Видимо, дав уже достаточный толчок для того, чтоб дальше Глеб думал самостоятельно.

— Если бы мы поехали по другой дороге, вы до сих пор счастливо жили бы со своей семьей. Насте не пришлось бы искать работу, она не попала бы в Бабочку, да и я вряд ли купил бы Бабочку. Мы не встретились бы, она полюбила бы кого-то другого, а я понятия не имел бы, как это приятно — любить.

— Или меня сбил бы кто-то другой. Никто не знает. И Настя могла полюбить бы кого-то, кто не понравился бы мне куда больше, чем ты. Да и сам ты… Разбился бы на своем дурацком байке, действительно так и не поняв, как это приятно — любить.

— Вы пытаетесь сказать, что все, что не происходит, к лучшему?

— Я пытаюсь сказать, что давно пора перестать гадать, Глеб. Давно.

— Я не могу перестать. Всегда буду сомневаться, виноват больше или меньше.

— Не виноват. Веришь?

— Нет.

Владимир хмыкнул. По правде, на другой ответ и не рассчитывал.

— Ну, хочешь, покажу?

Снова взмахнул рукой, и уже с другой стороны открылся экран. Изображение на нем пока не двигалось — ночь, две фигуры у байка. Глеб знал, что это за фигуры.

— Показывать? — дождавшись неуверенного, но все же кивка, Владимир запустил изображение.

Один человек сидит, прикладывая к рассеченной брови какую-то тряпку, а другой наматывает круги, подпрыгивая, изредка затягиваясь сигаретой…

— Ты бухой, за руль не сядешь, — тот, что с тряпкой, ругается сквозь зубы, снова и снова прикладывая руки ко лбу, и каждый раз чувствуя, что кровь не прекратилась.

— Нам тут три квартала, Глеб. Давай… Я уже выветрился весь. Смотри.

Второй закрыл глаза, вроде бы вполне уверенно нашел указательным пальцем кончик носа.

— Стой и жди, сейчас кровь прекратится, отвезу нас куда надо…

— Да мы тут окоченеем, пока у тебя кровь прекратится. Не будь идиотом, Северов, двигай жопу, надевай шлем, и поехали.

Не слушая протесты друга, второй подвинул первого, завел мотор, натянул на голову шлем.

И как бы Глеб ни злился в тот момент, как бы хорошо ни понимал, что соглашаясь, совершает ошибку, перекинул ногу, тоже натягивая шлем.

— Понял? За рулем был не ты. Это правда.

— Но я же все равно дал ему сесть, значит, виноват в этом.

Владимир закатил глаза. Разговаривать с упрямцем было сложно. Говорит, что хочет вернуться, а сам так цепляется за малейший повод этого не делать.

— А я виноват в том, что выскочил, не посмотрев по сторонам. А твой друг виноват в том, что выпил. А врачи виноваты в том, что недосмотрели. Просто признай тогда, что хочешь винить во всем себя…

— И если признаю…

— Там, — вновь открылось окно в палату. Кровать, неваляшка в бинтах, Настя рядом с кроватью, — на мониторе пойдет прямая линия, а ты пойдешь дальше.

— Тогда не хочу.

— Тогда перестань считать, что умереть сейчас — не худший вариант…

Легко сказать, а сделать… как?

— Наташа тебя простила.

— Что?

— Даже Наташа тебя простила. Увидела, как Насте плохо, и простила. Она смогла, а ты не можешь. А Насте очень плохо. Она, знаешь, сильная, но ты ее сейчас этим сломаешь. И в этом будет действительно только твоя вина, потому что не захотел вернуться к ней.

— Я хочу.

— Ну так почему стоишь?

— Не могу я, — Глеб просил отчаянный взгляд сначала в окно палаты, потом дороги. Еще несколько секунду, и они выедут на тот самый перекресток, а потом смертельная авария.

— Глебушка… — белизну снова разрезал шепот Насти. — Я же люблю тебя…

И в этот самый момент раздался утробный рык мотоцикла, падающего на бок, сбрасывающего одного пассажира, а другого волочащего по проезжей части, прямиком на пешехода.

— Не могу… — наблюдая за этим, Глеб застыл, а руки бессильно опустились вдоль туловища. Настин шепот стал еще тише.

— Думаешь, моя дочь могла бы полюбить человека, который действительно является убийцей?

— Она не знала.

— Думаешь, смогла бы остаться с тобой? Она тебя любит, Глеб. И ждет. А раз любит моя Настя, значит, есть за что.

Окно в прошлое закрылось. Теперь Владимир смотрел уже решительно и немного зло. Видимо, раньше играл в право выбора, а теперь собирался тумаками выталкивать Глеба из этого «чего-то».

— Ты не сомневался, постепенно занимая место в ее сердце. Был так настойчив, терпелив. Ради чего? Чтоб теперь бросить? Знаешь что, зять?

Зять не знал, промолчал.

— Если бросишь ее сейчас, если умрешь, будешь виноват. И она не простит. Ни тебя, ни себя, ни меня.

— А вас-то за что?

— Что не вернул тебя. Она просила…

Глеб долго молчал, глядя в окно палаты. Он очень хотел туда, к ней, но что-то не пускало. И продолжаться это могло долго, а потому Владимир решил достать свой последний козырь.

— Она беременна, Глеб. Так что не дури и возвращайся…

Мужчина вскинул взгляд, а время, снова ускорившееся в окне палаты, вдруг застыло. Ну наконец-то…