Эффект бабочки

Наталья встретилась глазами с Имагиным, у которого почему-то тут же опустились руки. И та, что с герберами, и та, которая держала Настю. Девушка вновь обернулась, не понимая еще, что произошло, а потом улыбка сползла уже с ее губ. Взгляд Глеба был совершенно пустым и таким же холодным, как следующие мамины слова.

— Вон из моего дома, Северов.

Глава 18

— Настя…

— Не подходи ко мне. — Девушка взмахнула рукой, пресекая очередную попытку приблизиться, сгребла свои вещи, бросая их в сумку.

— Настя, послушай…

— Нет, — блеснула глазами, задерживаясь лишь на секунду на его лице, а потом понеслась в ванную. Он побрел следом.

— Настя…

— Я видеть тебя не могу. Понимаешь? Дай мне две минуты, не попадайся на глаза. — Она начала по одному сбрасывать флакончики все туда же, поверх одежды.

Зачем вообще пришла? Неужели эти шмотки нужны ей настолько? Да к черту шмотки! Все к черту! А главное — к черту три последних месяца ее жизни.

Удивительно, но Глеб послушался. Вернулся в спальню, сел на угол кровати, опустил голову, дожидаясь, когда она выйдет.

Он волновался, что знакомство с Настиной мамой может получиться не таким удачным, как им хотелось бы. Волновался, что ляпнет что-то не то, сделает что-то, из-за чего женщина насторожится. Что просто внешне покажется ей слишком наглым и довольным. А получилось… А получилось куда более жестоко.

— Забери, и больше… никогда не звони мне.

Настя вышла из ванной бросила сумку в арке, разделяющей спальню и коридор, подошла.

Ей нужно было подойти хотя бы затем, чтоб оставить ключи и подаренный телефон. Девушка точно знала, что в эту квартиру больше не вернется никогда, и любые вещи, способные напомнить о нем, тоже были не нужны. Все это сейчас вызывало в ней только отвращение и гнев. Немного к себе, немного к нему.

К сожалению, он, видимо, надеялся, что произошедшее — не смертельно. Вместо того, чтоб позволить спокойно уйти, притянул к себе, обнял за талию, утыкаясь лбом в живот.

Настя дернулась, он придержал. Снова дернулась, вцепилась в плечи, чтоб оттолкнуть, он не дал.

— Выслушай меня, Насть…

— Нет, — все равно не пустил. — Не хочу ничего слушать, Имагин… Точнее Северов. Ненавижу, — отвернувшись, она закусила губу. Больно было до слез. Больно, обидно, горько, и злость душила. И на него, и на себя. Интуиция ведь кричала. Не зря. Не зря она так долго сопротивлялась, не зря чувствовала опасность. Все не зря. Знала ведь, что нельзя с ним связываться. Думала, потому, что он для нее опасен, а оказалось, что уже не опасен. Все, что мог сделать плохого, он уже сделал. Когда-то… Семь лет тому.

— В ту ночь, Алексей, мой друг, расстался с девушкой. — Вот только кто ж ее слушает? Мужчина, по-прежнему прижимающийся лбом к ткани футболки, заговорил.

— Плевать мне на тебя и на твоего друга.

— Поехал топить горе. Я долго пытался узнать, куда именно, а он не отвечал. Я боялся за него, думал, что наделает глупостей. Он такой… был. Очень вспыльчивый.

Настя закусила губу еще сильней. Он был вспыльчивый. А ее отец был другим. Объединяло же их то, что оба… были.

— Нашел его в каком-то вонючем баре, усадил на свой байк, повез трезветь…

— Ненавижу, — боль из-за прикушенной кожи больше не помогала сдержать слезы. Одна покатилась по щеке.

— Я отвез его на набережную. Холодного душа поблизости не было, зато вода, кажется, помогла. Он полночи мне душу изливал, Настя. А я слушал. Вокруг так тихо было, хорошо, а он рассказывал сначала о том, как любит, потом — как ненавидит, а потом — что ему пофиг. Главное, я понял, что ему тогда полегчало. Мы снова сели на байк…

— Кто был за рулем?

— Не помню. — Руки Насти соскользнули с плеч, повисли вдоль тела. — Я не планировал позволять ему садиться за руль. Понятия не имел, сколько он выпил. Да, он ходил уверенно, говорил связно, но я собирался отвезти его домой сам. Собирался…

— Почти довез… Пусти меня. Противно.

Не пустил, но руки дрогнули.

— Я не знаю, произошло ли то, что сейчас скажу, в реальности или это была защитная реакция организма, но я помню, что камень из-под колес шибанул мне в лоб, рассек бровь.

— На тебе был шлем.

— Я его потом надел, а выезжал без него. Кровь заливала глаза, не хотела останавливаться. А Леша… Я не должен был разрешать, но…

— Мне все равно.

— Нет. Тебе не все равно. Ты меня ненавидишь.

— Да. — Глеб вскинул на секунду взгляд, а Настя не видела смысла врать.

Он скривился, а потом уставился сквозь объекты и время. На расстояние семи лет.

— Мы медленно ехали. Леша сам не хотел спешить, видимо, понимал, что не очень-то сейчас способен на подвиги. Ночь, фонари не горели, мы плелись практически…

— Моего отца сбили на переходе, Имагин… Северов. Насмерть сбили. Вы. Плелись?

— Он выскочил…