Эффект бабочки

Я часто слышала от мамы эти слова. Дороти она этого никогда не говорила, только мне. И хотя мама произносила их с улыбкой, я не сразу поняла, что это – комплимент. Потому что то же самое можно было сказать о маме и Дороти. Они были так похожи друг на друга. Во время самых страшных вспышек маминого гнева мы – Дороти и я – держались вместе, старались сделаться незаметными, убегали в рощу или тихо сидели в своей комнате. Но когда мама была в хорошем настроении, Дороти могла устраивать концерты, почти как она. Сестра могла разозлиться или разобидеться из-за какой-нибудь ерунды, и я никогда не могла понять, как она может себе такое позволить. С годами я поняла, какое наказание заслужила Дороти. Этот черный блеск, появлявшийся в материнских глазах при взгляде на младшую дочь. В нем угадывалось презрение. Я помню, как боялась обнаружить такое же презрение в мамином взгляде, обращенном на меня. Но вместо этого в нем читались слова: «Ты так похожа на отца». И я пыталась осмыслить их, но не могла, потому что недостаточно хорошо знала своего отца. Не знаю и до сих пор. Я обычно беседую с ним, навещая его могилу, и, должна признаться, только сейчас у нас получается настоящий разговор. Вот насколько молчалив он был при жизни.

– Будиль! – подзывала меня иногда мама. – Не поможешь мне разобрать чеки?

Чеки за покупки в универмаге сохранялись в банке из-под кофе, чтобы в конце года получить несколько крон в виде возврата. Спустя тридцать секунд мы с Дороти появляемся в дверях кухни.

– Нет, Дороти, у тебя такие непослушные пальцы.

Мы с мамой садимся за стол, вырезаем и наклеиваем. Дороти играет с бумажными обрезками, пока мама не просит ее оставить их в покое.

Все время парадоксы. Волны противоречивых чувств. Я хочу продлить мамино хорошее настроение и радуюсь, что ей нужна моя помощь. И это так часто омрачается отчужденностью Дороти.

Я стою у дома, в котором мы жили. Если не считать современных мусорных бачков и новых вывесок, почти все осталось прежним. Даже фасад кремового цвета. Но рощица, которую я так хорошо помню, уступила место трем новым домам-высоткам. Повернувшись к ним спиной, я вглядываюсь в окна квартиры, которая когда-то была нашей. Вижу люстру строгой формы и аккуратно подстриженные оливковые деревца в белых горшках.

«Интересно, кто там сейчас живет?» – думаю я. Прикидываю, остались ли там следы моей семьи? Те, кто сейчас проживает в этой квартире, даже не подозревают о нашем существовании, хотя мы когда-то считали ту же комнату своей. И мы никогда с ними не встретимся.

Взгляд скользит по окрестностям. Они так легко узнаваемы, что меня захлестывают воспоминания.

– Чертова сучка, я научу ее следить за временем!

Мама выбрасывает мокрые простыни в кусты, растущие рядом с общей прачечной. Госпожа Петтерссон использовала стиральную машину дольше положенного ей времени – прекрасная возможность затеять ссору, в которых мама испытывала потребность.

– Пойдем, Биргит, давай опять попробуем уснуть, будет лучше, вот увидишь. – Слышен разговор на кухне посреди ночи, это папа уговаривает маму, когда та не может справиться с тревогой.

– Что? Всего тройка, за такое хорошее сочинение? Ох, уж я позвоню твоей учительнице и объясню, что с моим ребенком нельзя так обращаться.

Это было еще до того, как я перестала показывать ей свои тройки.

– Подумаешь, операция по удалению вросшего ногтя. Ну, Будиль, миленькая, было бы о чем ныть? Чик, и все готово. Могу рассказать тебе, как нам подстригали ногти в Гранебу. Щипцы были такие большущие, что отрезали иногда кусочки пальцев.

Что бы ни случилось, мамин опыт всегда был ужаснее.

Да, вот такой была моя мама. И хотя прошло столько лет, мне все равно трудно обвинять ее. Даже наедине с собой. Мне так хочется приукрасить картину, отобрать несколько хороших воспоминаний и разместить их поверх всего остального, но плохих воспоминаний несоизмеримо больше. Для того, чтобы разобраться в своей жизни, мне нужны подлинные кусочки пазла, а не искаженные, которые сойдут разве что для утешения и примирения. Оправдывать ее поведение мне не нужно. Правда заключается в том, что мама думала прежде всего о себе, пренебрегая потребностями других. Когда знаешь, чем все это закончилось, вопрос «почему» уже не столь важен.

Я хочу успеть узнать саму себя, найти свой стержень и понять, кто я на самом деле, без оглядки на обстоятельства. И по возможности успеть рассказать об этом Виктории. Я в долгу перед ней. А перед родителями у меня нет обязательств. Я никогда не просила их произвести меня на свет.

Сняв бумагу с букета тюльпанов, я кладу его к двери подъезда.

Когда-то давно я много раз стояла на этом месте. И вот стою вновь. Закрыв глаза, представляю, будто войду сейчас внутрь, поднимусь по лестнице на второй этаж, моя рука помнит на ощупь ручку входной двери в квартиру. Я помню мебель, ковры на полу, обои и картины на стенах. Помню, с какой стороны от двери находится выключатель. Помню запах – у каждого дома он свой.