Эффект бабочки

— Если… если я такой придурок, — начал Ленни, собирая в кулак всю свою храбрость, — почему тогда моя мама меня не бросила?

Брат Кейли покраснел и, закричав, схватил рисунок Ленни и разорвал его идеальную семью на две половинки. Ленни покраснел и расплакался.

— Эй! — крикнул Эван. — Зачем ты это сделал?

— Маленький толстячок плачет и хочет к мамочке, — пропел, убегая, Томми.

Эван подобрал порванный рисунок и подошел к сидевшему на полу и всхлипывающему Ленни.

— Да ладно тебе, Ленни, — начал он. — Все не так ужасно… Даже твою маму немного видно.

Однако мальчик его не слышал. Эван встревожился, особенно когда Ленни начал вздрагивать, хватая ртом воздух. Он задыхался, и с каждой секундой его состояние ухудшалось, становясь опасным.

Эван в отчаянии искал глазами миссис Босуэлл, но вокруг были только резвящиеся дети и Томми, равнодушно наблюдавший за происходящим со стороны. Эван решился.

Схватив свою работу, он оторвал силуэт мамы одним резким движением, а затем положил его на испорченную картинку Ленни. Семья была снова одним целым, и всхлипывания маленького толстого Ленни постепенно сошли на нет.

Через минуту Ленни уже мог нормально дышать.

— Могу… могу я это оставить себе? — Эван вздохнул с облегчением.

— Конечно. Я все равно собирался сделать еще одну.

Томми насупился и повернулся к ним спиной. Ему не понравилось, что развлечение закончилось так быстро. Кейли дала Ленни клей и помогла приклеить его новую «маму» на место. Она улыбнулась Эвану, и он кивнул ей в ответ.

Миссис Босуэлл догадалась, что за время ее отсутствия в классе что-то произошло, — только она не знала, что именно. Она оглядела всех учеников, отметив про себя и сжатые кулаки Томми, и покрасневшего Ленни Кэгана. Поставив банки с краской на стол, она молча прошла по классу, не задавая вопросов. Что бы там ни случилось у мальчишек, все уже было забыто, и у нее не было желания вытаскивать все снова наружу.

Пройдя мимо Эвана Треборна, она посмотрела на его работу и снова вздрогнула. До ее ухода на картинке была счастливая и веселая семья, теперь же картинка оказалась изуродованной. Изображение матери Эвана было вырвано из рисунка и смято. От мрачного символизма этого действия ей стало не по себе. Миссис Босуэлл оторвала взгляд от оскверненной картинки семейного счастья и прошла вперед, прихватив с собой на всякий случай ножницы со стола Эвана. Весь остаток дня она наблюдала за каждым его движением и никак не могла избавиться от беспокойства.

Андреа удалось-таки уговорить Барбару дать ей отгул на день, хотя это было нелегко.

Старшая медсестра была толстой и бойкой женщиной, переехавшей из трущоб Чикаго в хороший район Нью-Йорка. Барбара правила младшим медперсоналом железной рукой, но, будучи матерью, она без лишних вопросов отпустила Андреа, когда та сказала, что беспокоится об Эване.

Как и большинство медсестер в Мерси Сентрал, Барбара знала о Джейсоне, по крайней мере слышала кое-какие сплетни о том, что с ним произошло, и сочувствовала Андреа.

Больница находилась в паре кварталов от психиатрической клиники района Саннивейл, и многие из персонала обеих больниц знали друг друга и любили поболтать. Когда-то Андреа думала, что было бы неплохо, если бы Джейсон находился где-нибудь неподалеку. Где-нибудь, куда она могла бы забегать в любое время. Но, по правде говоря, она не навещала его уже целых полтора года. Во время их последней встречи они серьезно поссорились, обсуждая будущее Эвана, и наговорили друг другу много обидного. Андреа ушла, хлопнув дверью.

Подъезжая к больнице, Андреа поймала себя на том, что крутит обручальное кольцо на пальце, и уже в миллионный раз спросила себя, какого черта она до сих пор его носит.

Конечно, ей это помогало избавляться от назойливых приставаний всяких козлов, но на самом деле она просто все еще оставалась женой Джейсона Треборна. Доктор Джейсона, Редфилд, много раз говорил ей, что ни один суд не станет возражать, если она захочет развестись с мужем, но она так и не смогла решиться на этот шаг. По крайней мере, не сейчас. Похоже, она до сих пор любила мужа и в глубине души надеялась, что в один прекрасный день он все же поправится.

«Тойота» Андреа затормозила у готического фасада клиники. Один лор-врач, работающий с ней, рассказал как-то, что раньше, в начале двадцатого века, это была ночлежка, пока ее не купил богатый врач из Мэна, который и переделал ее в приют для душевнобольных.

Выходя из машины, она поправила себя: клиника. А не психушка. И не дурдом. Но уж точно не приют. Место, где больные выздоравливают, точно так же, как и в Мерси Сентрал.

Только не все пациенты приходят в себя. Не Джейсон.

Она задвинула мысли о муже в самый дальний угол своего сознания. Что ей сейчас нужно меньше всего, так это думать о нем. Вздохнув, она толкнула тяжелые дубовые двери и вошла.