Эффект бабочки в СССР

Я теперь не знал, что и думать. Казалось — история с магазином имеет таинственную подоплеку: контрабандой из Польской Народной Республики везут водку, и потянув за ниточки можно выйти на злоумышленников — но нет! Вместо контрабандной водки — палёнка. Разливают самогон в бутылки с пункта сдачи стеклотары, приклеивают этикетку с лаконичной надписью на латинице, закрывают пробкой… И продают алкашам. А деньги — в карман. Правонарушение? Безусловно. Что-то интересное и уникальное? Вроде как нет.

Сивоконь вернулся и сказал:

— Давай-ка лучше чайку заварим.

И мы заварили чайку.

— Так и пить бросить недолго. Тьфу-тьфу-тьфу, — постучал по столешнице Анатольич. — Не дай Бог.

* * *

Домой я шел окрыленный, потому что заглянул на переговорник и позвонил в Мурманск.

Тася сказала, что собирается приехать после майских праздников в Минск, порешать какие-то бумажные вопросы в Раубичах по поводу перевода. Ей обещали выделить ведомственную квартиру. Да и мне тоже кое-чего обещал Старовойтов, директор корпункта «Комсомолки». И эти обещания хорошо было бы как-то совместить, но для этого нужно было подать заявление в ЗАГС и вообще — пожениться, а эта тема казалась мне довольно волнительной.

Не то, чтобы я не хотел жениться на Тасе. Нет! Тут я всё для себя решил, другой такой замечательной подруги, потрясающе красивой женщины и подходящей спутницы жизни мне не найти… Но вот сама женитьба! Регистрация, свадьба, которая пела и плясала, и Мендельсон, и «горько», и вот это вот всё меня откровенно пугали. С другой стороны — Герман Викторович Белозор как-никак был круглым сиротой на данный момент — то есть желание пофорсить перед родственниками можно было исключить. А Таисия Морозова уже один раз свадьбу на себе испытала, и, возможно, второй раз согласится как-нибудь без этого обойтись…

В любом случае — всё это предстояло нам в августе, после того, как отгремит Олимпиада-80. А сейчас я просто радовался, что скоро ее увижу и обниму, и вообще… Жалко было только, что девочек она с собой не возьмет. Хотя в этом имелись, конечно, свои приятные моменты, но… В моей жизни не так много людей, которые, едва меня завидев, пищат от радости и кидаются обнимать с криками «Ура! Это Гера Белозор пришел!» Обычно у людей на меня реакция, мягко говоря, гораздо более сдержанная.

Я не знаю, чем таким заслужил искреннюю симпатию и доверие двух этих чистых душ, но не оправдать его было бы смертным грехом. А потому я уже в голове прокручивал варианты — чего бы такого им передать в качестве гостинца.

В общем — несмотря на провальный эксперимент с водкой, настроение у меня было отличное.

* * *

А ночью мне приснился Каневский. Он ходил по комнате, переставлял вещи с места на место, пока не добрался до резиновых сапог.

— Вот точно такую же резину от сапог, только не такую и жженую, а еще — димедрол и ацетон — добавляли в самогон черные бутлегеры из белорусской глубинки. Что двигало жрецами зеленого змия? Простая жажда наживы? Или их замысел был гораздо более коварным?

— Леонид Семенович! — взмолился я. — Дайте поспать по-человечески! Разберусь я с этим самогоном, ну, честное слово!

— Вот на такой же точно кровати весной одна тысяча девятьсот восьмидесятого года звезду провинциальной журналистики Германа Викторовича постигла…

— А-а-а-а-а!!! — я вскочил с постели в холодном поту и подошел к окну — осмотреться.

Черт его знает, что он там скажет? Что там с этим Белозором сделали — по его версии? Зарезали? Задушили подушкой? Облили кислотой? Ну его к черту, этого Каневского! С самой осени не появлялся, а тут— вот вам пожалуйста. Как это у него получается — самый обычный предмет сделать реквизитом для фильма ужасов?

Часы показывали одиннадцать вечера — оказывается, поспать мне удалось всего минут десять! Тяжело дыша, я подошел к подоконнику и открыл форточку. Сердце стучало, пытаясь вырваться из груди, капли противного пота стекали по лбу. За окном моросил обожаемый апрельский снегодождь. И среди его шелеста я вдруг отчетливо услышал металлический звук — как будто кто-то осторожно открывал калитку. Вот тебе и Каневский!

Я сломя голову ринулся на второй этаж — за ружьем. Вопреки всем юридическим нормам двустволка хранилась у меня хоть и переломленная, но — с патронами в стволах, поэтому привести ее в готовое к стрельбе состояние было делом секунды. Еще одно мгновение потребовалось мне, чтобы повесить на шею пояс с патронташем. Простучав босыми ногами по ступенькам лестницы, как можно тише я привел кухонный стол в боевую готовность, поставив столешницу на ребро перпендикулярно полу.

Этот стол был как раз одной из фишек проекта превращения родового гнезда Белозоров в крепость. Кажется — обычная мебель, но между двумя листами фанеры имелась стальная четырехмиллиметровая пластина. Не Бог весть что, но от пистолетной пули вроде как прикрыть должна была, и потому, заняв позицию за таким укрытием, я чувствовал себя довольно уверенно. Если вообще можно чувствовать себя уверенно в семейных трусах и майке — алкашке.