Эффект бабочки

Нет, дело было в другом. Прежде всего в двух вещах. Во-первых, в политическом советском мазохизме, в эротическом влечении народных масс к вождю-садисту и бесполому презрению к веселым и гуманным слабакам. С этим он, конечно, ничего не мог поделать. А, во-вторых, в несочетаемости принципов демократизма – и бессрочной власти. Коли ты вечный правитель, изволь по-сталински глодать народ, как кость. Урча и плотно прижимая лапой. Кость будет под тобой услужливо вертеться и просить: кусни, кусни! А коли хочешь великой науки, мирного космоса, кукурузных полей, блочных пятиэтажек, перевыполнения плана по мясу, американских выставок в Сокольниках, а также бытовых удобств для обывателей, – не пересиживай в Кремле. Не надо. Лишнее это. (Многие ли, кстати, помнят, что последнее поручение Хрущева московскому партийному секретарю Егорычеву – наладить производство пластмассовых стульчаков?).

В России не надо вихляться. Будешь нормальным тираном, простят и ужатие армии, и неприлично-жесткую отставку Жукова, и талоны, и кубинские ракеты, и Новочеркасск. Живи, царь-батюшка, подольше. И, пожалуйста, построже с нами. Будешь энергичным борцом с культом личности, поймут твое недолгое правление, похлопают американскому визиту и поедут жить в бараках на непаханую целину. Но тогда изволь уйти с Олимпа вовремя. И не впадай в абсолютистский раж, не привыкай к монархической власти, не дурей от чувства полной вседозволенности, не доводи людей до белого каления, не влюбляйся в самого себя.

Впрочем, тут винить Хрущева тоже не в чем. Он поломал самодержавную модель, которая не допускает мысли об уходе на покой – покоя нет, покой им только снится; он разрушил модель самозванчества, которая предполагает пулю, петлю и серебряную табакерку. Но модель власти, ограниченной и в пространстве и во времени, в полномочиях и сроках исполнения, он создать не успел. Да и не мог. Поэтому он потерял чувство реальности, как потерял бы всякий слишком живой человек, помещенный в вакуум абсолютной власти. И стал растрачивать свою неуемную энергию на самодурство.

Но можно ли сказать, что он 14 октября 1964 года потерпел сокрушительное поражение? И да, и нет. Он первым из отставленных руководителей страны уехал с Пленума отставленным пенсионером, а не врагом народа; на родную дачу, а не на Лубянку. Или без малейших промедлений в морг. Это была победа. Как победой была подневольная пенсия, проведенная на огородах, под гэбэшным присмотром и без права выходить на публику. Что-то было в ней диоклетиановское, хотя и с народным полусказочным окрасом. Затянувшаяся власть, ударив в голову, постепенно отливала, сознание входило в норму, человеческое возвращалось. Хрущев помирился со многими из тех, кого обидел понапрасну; прочитал «Доктора Живаго» и очень удивился – за что, дураки, запрещали? И сам угодил в такую точно ситуацию, когда передавал машинопись воспоминаний за границу. Передавал, разумеется, тайно. Издатели потребовали подтверждения. Пришлось сфотографироваться в ковбойской шляпе, присланной ими через сына; фотографию переправили в Лондон: таков был шпионский пароль.

Он доказал, что существует жизнь после власти. И это было грандиозное открытие, в одном ряду с победой над репрессиями. Само собой напрашивается сравнение с Горбачевым, который тоже уходил под улюлюканье и которого великое российское начальство до сих пор считает одним из главных предателей в истории страны; он доказывает, что жизнь после власти только начинается. Кстати, забавное совпадение: и Хрущев, и Горбачев, горячие южные парни, имели несчастье носить фамилии, которые оканчиваются на «ёв». А в России по-прежнему любят вождей, чьи фамилии оканчиваются на «ин».

1985: Попытка третья Перестройка. 30 лет вокруг да около 19

Полжизни назад случилось то, чего никто не ждал. Молодой прогрессивный генсек выступил на пленуме ЦК КПСС, пообещал созвать XXVII преобразовательный съезд и произнес три магических слова. Ускорение. Застой. И перестройка. Ускорять нам, как вскоре выяснилось, нечего; лозунг прошел процедуру списания и был отправлен на партийный склад. Застой стал важным термином для внутреннего употребления; нам, проспавшим целую эпоху и проснувшимся от выстрелов Афганистана, под похоронную музыку «груза 200», была дана возможность поквитаться с прошлым. А слово перестройка зажило своей отдельной жизнью; оно стало последним из советских слов, которые вошли во все мировые языки – после спутника и лунохода.