Эффект Бали

– This is our vibe! “The Myaso” vibe![51] – кричал Леша, раскачивая толпу. Народу в Pretty Poison прибавлялось. Алмаз даже попросил организаторов убрать имя первого диджея в афише у входа и написать “Today playing Lesha Slime + skate jam”[52].

– Леша Слайм! Это типа «Муть» по-английски! Мне нравится! – сказал Дима, рассматривая вывеску.

Играл Леша где-то до трех ночи, хотя обычно Pretty Poison закрывался в полпервого. Когда количество выпитых за аппаратурой шотов превысило норму, Леша отыграл трибьют Avicii (чисто из солидарности, а не из-за музыкальных вкусов), а затем под овации прыгнул в толпу.

В какой-то момент он очнулся на диване и понял, что ему набивают татуировку с надписью Slime.

– Ахуй, – с блаженной улыбкой констатировал Леша и вырубился.

Эта ночь была его звездным дебютом. 

* * *

– Ты куда, Глеб? – бодро спросил Сева, но Глеб как-то насупился.

Эта неделя для него оказалась как никогда мучительной, и все это замечали, но никто не хотел обсуждать.

Глеб не из болтливых. Он умеет говорить емко, красиво и точечно. У него каждое слово на вес золота, поэтому все и мучаются в томительном ожидании каждой его реплики.

Еще искуснее Глеб умеет молчать. Красиво, весело, интригующе, соблазняюще. Молчание – это пространство для диалога, возможность построить его самому, самостоятельно напридумывать смыслы. Молчание порой раскрепощает больше, чем хороший разговор. Но в эту неделю молчание Глеба было гнетущим.

– Он будто от людей стал шарахаться, – прокомментировал Сева, пытаясь привлечь внимание Марго, но она тоже не реагировала. Ей сейчас куда важнее было составить смету, что практически невозможно сделать, не имея концепции вечеринки.

Глеб был подавлен. Не вступал в разговор, отвечал редко или вообще не отвечал. Он стал обитать в гостиной, словно еще один предмет мебели. Он либо пил, либо курил, либо залипал в телефоне. Почти не ел. Просыпался к двенадцати, игнорируя шум остальных, ждал, пока все окончательно покинут виллу, уходил в душный тропический день и возвращался позже всех.

Пару раз его видели просто шатающимся по улице. Он перестал фиксировать каждый свой шаг в сторис. Все считали, что он, возможно, нашел дилера и просто на чем-то торчал.

Он и правда торчал, но дилера так и не мог найти.

Глеб был одержим. Его снедала паранойя. Он хотел найти ее. Ему необходимо было найти ее.

Это было какое-то странное подсознательное желание. Ритуал повторялся: к часу дня он напивался и уходил бродить. Не просто бродить, а как-то остервенело рыскать, будто упорно искал второй наушник или еще что-то. С таким неприятным зудящим чувством внутри. Когда ищешь что-то так долго, что тупо бродишь по комнате, проверяя одни и те же места. Гнетущее ощущение не покидало его, оно было таким сильным, что Глебу не хватало кислорода. Буквально. Он постоянно замечал, как ему больно дышать.

Он ходил. Обливался потом. Шлепанцы стерли ему ноги в кровь между большим и указательным пальцами. Он не обращал внимания, только настойчиво искал.

На третий день он будто решил вспомнить, что конкретно ищет. Девушку в белом платье.

Каждый раз, когда он видел белую ткань, его парализовал ужас, а когда понимал, что это не она, – глубочайшая тоска и разочарование.

«Мне всего лишь надо чем-то занять мозг. Ее не существует. Не существует. Просто от лени и жары мозг пытается найти задачу и ее решить, как-то развлечься», – утешал он себя в первые дни.

А еще Глеб заметил, что он не может находиться на одном месте. Он садился на веранде в кафе, чтобы пообедать, но уже через десять минут двигался дальше, не доев принесенное блюдо.

«Она тебе привиделась, ты же знаешь. Просто плод твоего воображения. Ты ищешь нереальное».

Ему постоянно казалось, что с ней происходит что-то ужасное, а он бездействует. Каждую ночь ему снились изматывающие кошмары, где он пытается пробиться сквозь танцующую толпу и слышит ужасный, истошный вопль: «Это все из-за тебя, Глеб! Из-за тебя! Помоги мне!».

Глеб весь был набит неврозом. Он не мог нормально дышать. Просыпался с адской болью во всем теле, засыпал – с еще более невыносимой. Он пытался завести разговор с остальными, но язык оказался мертвым. Он просто его не слушался.

Глеб взял байк, вернулся в Амед. Прошел все пляжи вдоль и поперек, узкие проселочные дороги к вилле. Кое-как дождался ночи, чтобы стать чуть ближе к тому трипу.

«Не может быть, чтобы это все оказалось нереальным. Не может быть. Нет. Ты бредишь».

Он мучился. Он так часто ее вспоминал, что уже мог мысленно за секунду выстроить ее образ во всех подробностях.

Глеб заходил в самые неприятные места. Грязные переулки, где играли только детишки, которые облипали его со всех сторон, прося денег, и вездесущие бродячие собаки[53]. Брел вдоль рисовых полей, крошечных ферм. Видел варана, пауков, аварии на байках, беззубых и высохших местных старушек. Подальше от цивилизации, к первородному индонезийскому уродству.

У него сгорали плечи так, что слезала кожа. Никакой крем не спасал. Да он и не видел в этом смысла.