Эффект бешеного Солнца

И смутно темнея на воде, плыл на восток распластанный причудливый силуэт.

Федор Никанорович прошел вдоль берега и наклонился над полузатопленной лодкой, в которой лежал Ашмарин.

— Юра, помогите, — сказал он, не поднимая головы.

Ашмарина уложил на песок рядом с Афанасием Петровичем. Звук моторной лодки стал едва слышен, потом затих совсем.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

И ПОСЛЕДНЯЯ

Было в рассказе Юрия Васильевича нечто такое, после чего Козлов не мог уснуть целую ночь. Конечно, его не могли тронуть ни трагичность ситуации, ни таинственный туман, окружавший действия. За свою долгую жизнь Козлов по роду службы сталкивался со многими трагедиями, а таинственность почти всегда оказывалась кажущейся. Видимо, в рассказе Юрия Васильевича был какой-то другой фокус: все рассказанное им виделось Козловым со странной яркостью. Что-то было в Юрии Васильевиче, в самом Юрии Васильевиче. Вот почему Козлов, едва пробудившись ото сна, поспешил в институт.

Юрий Васильевич, казалось, ждал его. В комнате с прозрачным потолком был теперь установлен лабораторный стол на колесиках, весь уставленный какими-то приборами. Прямо посредине стола под стеклянным колпаком-колоколом стояла страмяая конструкция из металла и пластмассы.

— Доброе утро, — сказал Козлов. — Я, пэнижзеге ли, не выдержал…

Юрий Васильевич посмотрел на часы.

— Да, да, — сказал он. — Тут выдержать мудрено. Это свалилось на меня, как гора…

— Не падайте духом, Юрий Васильевич! А вы, кажется, хотели что-то проверить? Это ваша аппаратура? — Козлов показал ж лабораторный стол.

— Да, но не вся…— медленно проговорил Юрий Васильевич.

Козлов недоверчиво посмотрел на него.

— Я ожидал, — сказал он, — увидеть хотя бы небольшую электронно-счетную машину, антенну…

— Вы не ошиблись, все есть… Одну минуточку, товарищ Козлов, сейчас все будет ясно.

Взошло солнце, и поперек стола лег радужной полосой солнечный спектр.

Юрий Васильевич внимательно посмотрел на прибор с большой круглой шкалой. Раздался легкий щелчок, стрелка прибора отклонилась до конца шкалы, мотнулась раз, другой и упала. Над прибором появился и растаял серый дымок. Юрий Васильевич взглянул на часы и удовлетворенно кивнул.

— Все верно, — оказал он.

Козлов осторожно подошел к столу, прикоснулся к круглому прибору и отдернул руку.

— Горячий, — оказал он.

— Вы только осторожней, -сказал Юрий Васильевич. — Пока я в полосе спектра, осторожней!

— С чем осторожней? Вот с этим? — спросил Козлов, указывая на прибор.

— Нет, со мной, — тихо вкавал Юрий Васильевич, и Козлов увиден, что полоса спектра пересекает лицо и руки Юрия Васильевича.

— Я понимаю, — сказал Козлов. — Вы проверяли, способны ли вы вызвать, даже страшно сказать…

— Дальше, дальше, продолжайте, пожалуйста…

— Вы хотели узнать, способны ли вызвать вспышку солнечной энергии в этой комнате. Так, Юрий Васильевич?

Дейнека кивнул.

— И это, я вижу, удалось вам?

— Да, в каких-то пределах… Разве увеличительное стекло, скажем, двояковыпуклая линза, не осуществляет изменение в концентрации солнечной энергии? Ласковый неяркий осенний или даже зимний солнечный луч, собираясь в фокусе линзы, жжет способен не только расплавить, но и испарить металл.

— Но там же все просто?

— Когда познаны законы оптики, просто…

— Но почему именно вам удается сделать большее?

Юрий Васильевич не ответил.

— Может быть, — продолжал Козлов, — может быть, Афанасий Петрович был потомком каких-то пришельцев из далеких миров и передал вам такую способность?..

— Я не сочиняю фантастических романов, — ответил Юрий Васильевич. — Мне выпал случай прикоснуться к необычной ситуации, к серии новых фактов, к феномену, или, лучше сказать, к новому эффекту. Но я не допускаю мысли, что разгадка этой истории связана с внеземными пришельцами. И на нашей земле, товарищ Козлов, существовали тупиковые ветви. Видимо, «дедушка» Афанасия Петровича и принадлежал вот к такой ветви человеческого рода.

— Но почему мог появиться такой человек? Откуда?

— Взял да и родился человек с крыльями, и все.

— Но, насколько я знаю, существует эволюция, все постепенно.

— Не все постепенно, — сказал Юрий Васильевич. — Иначе можно было бы предположить, что птицы были вначале нелетающими, потом у них появились выросты, и эти-то выросты постепенно стали крыльями? Так выходит, но это было не так. Крыло было своего рода скачком, и первая же птица полетела.

— Но крыло тоже совершенствовалось?

— Да, но потом. И сейчас в этой картине дорисовывается весьма существенная черточка. Возникновение новых видов до сих пор окружено загадкой. Ламарк говорил о таком процессе не иначе, как о чуде — чуде, производимом природой.

— А чем же природа производит это чудо? — спросия Коэдов, и по его лмцу было видно, что он мучительно стремится помять Юрия Васильевича. — Должны быть какие-то, какие-то… как там Ламарк полегал насчет этого?