Эффект Домино

— Отсюда подальше. Мы сделали, что хотели. Мы пришли сюда уничтожить Зебастиана. Пусть это произошло не нашими руками, но его больше нет, и под натиском ГШР — особенно во главе с Рэксом — его «империя» быстро развалится. Всё, миссия выполнена. Идём?

— А куда конкретно, я услышу?

— Да хоть в ГШР. Мы можем оказаться им полезными, если учесть, сколько всего мы знаем о Севере, плюс мой ноутбук. Или на гражданку, например, в Зелёные края, нам не впервой скрываться. Начнём новую жизнь — без криминала.

— Подожди, подожди, я правильно тебя понял? Ты предлагаешь вот это всё, — он широко развёл руки, — нажитое непосильным трудом, оставить на разграбление и пойти лизать задницу ГШР?

— Но мы ведь пришли именно за этим, — беспомощно сказал Домино, почти ненавидя себя за бессилие донести до него единственно верную истину, раньше так легко отстаиваемую благодаря триангу. — Разрушить царство, выбить из-под него опору. А не возглавить весь этот бардак.

— Странно, когда мы были в банде, ты говорил совсем другое.

— Я много чего говорил. И делал — того, что вряд ли уже смогу себе простить. Но сейчас я хочу поступить правильно…

— Ну-ну. Как всегда, верно?

— Что ты собрался с этим делать, Азат? ГШР разобьёт Север в пух и прах, они в тысячу раз сильнее! Смысл был тратить столько времени, чтобы пасть здесь смертью бешеной собаки… Ты разве за этим шёл?

— О, я скажу тебе, за чем я шёл, — Азат потушил сигарету о поверхность стола и насмешливо посмотрел на Домино. — Я хотел организовать рано или поздно вот такой вот разговор для тебя. Чтобы ты осознал, кто ты есть на самом деле. Всё, что я делал для тебя эти годы: обманул Алекту, чтобы ты не задержался в Рей-Денне, втянул в работорговлю, посадил на трианг, обеспечил место у Зебастиана, скрыл вредность трианга, который с девяностопроцентной вероятностью лишит тебя возможности зачать ребёнка, приказал Крайту украсть этот самый трианг у тебя сейчас, чтобы ты трезво взглянул на ситуацию… всё служило одной-единственной цели. Чтобы тебя, моралиста, ханжу, эгоиста, разрешающего себе всё, а другим ничего и явно мнящего себя вправе судить, что правильно, а что нет, максимально сделать похожим на себя, уголовника и сволочь.

— Но почему? — ошарашенно спросил Домино неслушающимися губами.

— Потому что я тебя ненавижу, брат, — Азат сделал пальцами издевательские воздушные кавычки. — Возненавидел ещё в первую нашу встречу. Ты смотрел на меня свысока, ты, чья единственная заслуга была в том, что ты родился в более удачливой семье! Какое ты имел право снисходить до меня? Как ты смел указывать мне, как жить, ни черта не зная о реальной жизни? И больше всего бесило то, что мы почти идеально похожи. На, Азат, смотри, чего тебе не досталось! Мне никогда не нужна была твоя жалость, ясно?!

— О чём ты вообще…

— Только не читай мне нотации, сэр Я-всё-знаю-лучше. Посмотри на себя повнимательнее. Нравится быть мной? Каково это: не только никого и ничего не иметь, но и быть всеми презираемым за то, что ты вынужден быть асоциальным элементом?

— Столько лет, столько крови… ради ненависти?

— Ну не только неё, конечно, — ухмыльнулся Азат. — Ещё ради власти. Теперь она моя и только моя. Ты абсолютно свободен и можешь закапываться, стреляться или вставать раком перед правительством сколько тебе угодно. Крайт! — Риз вздрогнул. — Ты, надеюсь, не передумал, на чьей ты стороне?

— Я на стороне тех, кто выигрывает, — слабо улыбнулся ему Крайт, не глядя на Домино. — Приказания будут?

— Проводи его до ворот и проследи, чтобы ничего не прихватил по дороге. ГШР наше досье не достанется.

По очереди оглядев их: с триумфом смотрящего на него сверху вниз Азата, взявшего Домино за локоть прячущего глаза Крайта, изучающую свой маникюр Селену, — Домино даже не стал спрашивать сестру, не пойдёт ли она с ним. Азат победил, это было неоспоримо — и надо было просто пережить это, как и тогда, как и всю эту в корне неправильную жизнь он переживал свои неудачи. Поэтому Домино не стал сопротивляться и позволил Крайту свести его вниз.

На пороге выхода из дома риз остановился и, отпустив Домино, распахнул перед ним двери.

— Скатертью дорога, — непривычно тихо проговорил он. — И я советую тебе идти пешком. Даже настаиваю.

Домино пожал плечами и пошёл вперёд, к воротам, под уже голубеющим небом и поднимающимся солнцем направляясь туда, где должен был быть с самого начала и совсем не таким, каким стал.

Главным сейчас было не думать. Не вспоминать, не оценивать, не переживать. И даже не потому, что Азат, скорее всего, рассчитывал всей своей стратегией с самого начала именно на это: что он раздавит ненавистного ему человека, втопчет не то что в грязь, в самый грунт, в самые глубины человеческой опустошённости. Просто не думать. Как тогда, в самый первый раз, и потом, после Алекты, и потом ещё, после Рэкса, и Аита, и Орельена, и опять Алекты…