Эффект ласточки (СИ)

- Мне сподручнее раздевать милых дам, - самодовольно хохотнул поименованный Роланом. - Но для тебя, милая, так и быть расстараюсь. Вот только штаны натяну. Ага, так. Теперь поворачивайся ко мне спиной.

- Ой, не дергай так сильно! - послышалось возмущенное.

- Прости, цыпочка, ни зги не видно, - повинился он. - Камеристка из меня хреновая. Сейчас запалю свечу и разберусь с твоими шнуровками.

- Разберется он, - в хрустальном голоске зазвенели слезы. - Я же просила тебя не распускать шнуровку корсета.

- Виноват, исправлюсь, - щелкая кресалом пообещал мужчина. - Просто соскучился по твоим сисечкам. Так захотелось выпустить их из корсетной брони.

- Фу, пошляк, – довольно захихикала она в тот момент, когда вспыхнула свеча, разгоняя по углам мрак и освещая любовников.

Они были молоды и красивы, а еще подходили друг-другу по масти - очень светлые голубоглазые блондины. Он высокий, если не сказать длинный, поджарый словно ласка, насмешливый. И она - чистый ангел: юная, нежная и прекрасная. Такую девушку невозможно было представить расхлистанной, лежащей на столе, жадно подмахивающей и порочно смеющейся. Решительно невозможно!

Место подобной особы на лужайке в окружении толстолапых щенят, пушистых котиков и букетиков фиалок. И вcе же именно это небесное создание только что со всей страстью отдавалось неотразимому Ролану Иттенбрю.

Беспорядок в одежде при свете был быстро устранен, и любовникам ничего не оставалось кроме как слиться в прощальном поцелуе.

- Увидимся завтра, курочка, – пообещал он.

- Я буду скучать, – взмахнула ресницами она.

- Меня сейчас стошнит от всей этой порнографической пошлятины, - присоединилась к диалогу Елена Павловна... и проснулась.

Просто открыла глаза и увидела над собой сводчатый потолок, крест-накрест перечеркнутый ребрами нервюр (нервюра (от лат. nеrvus – жила, сухожилие) - арка из тесаных камней, укрепляющая ребра готического свода). Страшно удивившись, Елена Павловна продолжила осмотр. Опустив взгляд ниже, она увидела облицованную розовато-кремовым камнем стену.

- Травертин? (тут известковый туф, отделочная горная порода) - не зная, что и думать, шепнула она, тем временем жадно разглядывая странно знакомое помещение, заставленное старинной мебелью. Более всего оно напоминало спальню. Судя по цветовой отделке женскую, но не обычную, а скорее музейную.

Об этом буквально вопила каждая деталь обстановки, начиная с резной мебели и заканчивая гобеленами на стенах. Конечно, существовала вероятность, что это умело стилизованный под старину новодел, но легче Елене Павловне от этого не становилось, особенно учитывая предположительную стоимость окружающих роскошеств.

К тому же ее беcпокоило чувство узнавания, этакое дежавю. Елена Павловна точно знала, что никогда прежде не бывала в этой комнате, но при этом была уверена, что в правом верхнем ящичке изящного бюро лежит обтянутый лиловым бархатом альбомчик, собственноручно исписанный стихами и щедро политый слезами, а в левом нижнем отделении спрятан отделанный резными пластинами из слоновой коcти и шелком веер.

Как такое может быть, госпожа Ласточкина решительно не понимала, а потому решила не гадать понапрасну, а без затей проверить соответствуют ли ее непонятно откуда взявшиеся знания действительности. Спустив ноги с высокой, убранной кружевным бельем, за которое в прошлом году было плачено сорок серебрушек, кровати, Елена Павловна встала, ощутив босыми ногами густой мех. "Медвежья шкура, " - вспомнила она, а перед глазами уже рисовались картины охоты, на которой отец собственноручно добыл шатуна. Знатный был зверь. Матерый. Граф Дроммор тогда сильно рисковал...

- Когда же это было? - задумалась женщина. Ответ пришел незамедлительно: "Прошлой зимой. "

- Господи, твоя воля, - взмолилась ?лена Павловна, понимая, что буквально сходит с ума, - спаси, сохрани, и помилуй.

Почувствовав головокружение, она машинально схватилась за резной столбик кровати из мореного дуба (кривой Антоний, помнится страшно гордился, что именно ему досталась эта работа), машинально кинула взгляд на руку и обомлела. Она была чужая! Рука в смысле. Мало того, что узкая, удлиненно аристократичная, прямо-таки музыкальная, так еще и молодая! Молодая, понимаете вы?! Кожа нежная, пальцы длинные, тонкие, ногти миндалевидные.

- Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – уверенно сказала Елена Петровна и зачем-то зажмурилась.

И тем не менее, когда она открыла глаза, все осталоcь по-прежнему. Кровать, бюро с придвинутым к нему креслицем, шкура с раззявленной пастью и туалетный столик, хитро подмигивающий овальным зеркалом, никуда не делись. Более того, они показались Елене Петровне еще более материальными.

- Со страху вестимо, - догадалась она и, вспомнив трюк с нажатием на глаз, двинулась к зеркалу. - Надо бы убедиться не галлюцинации ли у меня, а то мало ли что. Всякое бывает. Может мне плохо стало. С сердцем, к примеру, или с головой. Да... Вызвала я скорую, теперь лежу в больнице, скорее всего в реанимации, и ловлю галюны под сильнодействующими препаратами.