Эффект Лазаря

Все возрастающее беспокойство Вааты переплескивало питательный раствор за края бассейна. Время от времени она изгибала спину, словно от боли, и ее розовые соски высовывались над поверхностью, словно верхушки голубовато-синих гор. Технический ассистент, здорово хлебнувший бормотухи островитянин, потянулся, чтобы потрогать один из этих выпуклых, покрытых толстыми венами холмиков и был найден пребывающим в кататонии; его кощунственные пальцы, большой и указательный, все еще оставались в прежнем положении.

Это событие заставило КП Симону Роксэк с удвоенным усилием убеждать островитян переселиться вниз. Слухи об изречениях Вааты ходили невозбранно, и персонал КП даже не давал себе труда отделить правду от вымысла.

— Ложь перестает быть ложью, если служит высокоморальным целям. Тогда она становится даром свыше, — пресекла Роксэк возражения, которые один из ее сотрудников имел против слухов.

Ваата же, запертая внутри своего бассейна и внутри своего рассудка, покуда одно поколение людей за другим сменялось вокруг нее, исследовала свой мир нежными молодыми отростками келпа.

Келп был ее кончиками пальцев и ушами, ее носом, глазами и языком. Там, где массивные стебли нежились под ярким солнцем, она наблюдала за пастельно-нежными восходами, за проплывающими мимо судами и островами, за быстрыми вспышками кровожадности голодных рвачей. Рыбки-поскребучки, которые очищали самые крупные листья келпа, щекотали ее пухлую плоть.

Подобно ей, келп был одинок, несовершенен, неспособен к воспроизводству. Моряне брали отростки и укореняли их среди камней и грязи. Штормы отрывали целые побеги от материнской поросли, и некоторым из этих истерзанных странников удавалось удачно уцепиться за балластный камень и начать расти. Во всяком случае, в течение двух с половиной веков келп не цвел. Ни один дирижаблик не подымался к поверхности моря, чтобы взмыть на своем водородном мешочке и рассыпать споры по ветру.

Иногда во сне бедра Вааты пульсировали в древнем ритме, и сладостная пустота болью отдавалась внизу живота. Это были те разы, когда она прижималась к Дьюку, и ее массивное тело поглощало его в горестном подобии объятия.

А сейчас все ее разочарование сосредоточилось на ДжиЛааре Гэллоу. Заросли келпа каждым стеблем тянулись к стенам и люкам станции 22, но втуне. Периметр был слишком широк, а побеги слишком коротки.

Новые пары глаз присоединились, чтобы узреть предательство Гэллоу, и самые ясные из них принадлежали Скади Ванг. Ваата наслаждалась обществом Скади Ванг, и ей все труднее было с каждым разом отпускать ее.

Ваата повстречалась со Скади в келпе. Всего несколько кратких, как вспышка, контактов со свежим юным разумом — и Ваата стала по целым дням отыскивать Скади. Когда Ваате снился ужас келпа, оторванного штормом от балластной скалы, умирающего, прикосновение кожи Скади к побегу или листу превращало жгучую боль этих снов в мягкое тепло. И тогда Ваата, в свою очередь, посылала Скади сны. Сны о разных случаях, образы и видения — чтобы удержать безумие келпа подальше от головы Скади. Ваата посылала сны и другим, тем, кто так из них и не вышел. Теперь она знала, что и мать Скади была одной из таких затерявшихся во сне. Оглушенная жарким сном, сверкнувшим ей из келпа, женщина плыла, распахнув глаза и заплыла, совершенно беззащитная, в закинутую сеть. Хрупкая рыбка-дыхалка у нее на шее погибла, и она утонула. А команда сопровождавших ее морян пальцем не пошевельнула, чтобы ее спасти. Намеренно!

Ваата наблюдала за странными скитальцами, которые проделывали обратный путь к станции 22. Она подставила пряди келпа и познакомилась с Теджем и с Панилем. Это самый Тень Паниль оказался ей кровным родственником.

«Брат», подумала она, восхищаясь этим словом. Она доверила Теджа и Паниля присмотру Скади. Послание, которое она отправила Скади, было ясным и недвусмысленным: «Найди Гэллоу и выгони его наружу. Келп сделает остальное.»

Жизнь не принадлежит нам, она нам дарована. А вот смерть нам принадлежит.

Из дневника Уорда Киля

Был уже поздний вечер, но Уорд Киль потерял всякое желание спать. Он принимал зудящую усталость как логичное последствие плена. Его глаза отказывались закрываться. Они медленно моргали, и он видел взмахи своих длинных ресниц, отраженных в плазе иллюминатора. Его карие глаза смотрели в иллюминатор. В это маленькое коричневатое пятно. За ним расстилался периметр келпа, казавшийся почти серым на такой глубине. В его тюремном кубрике было тепло, даже теплее, чем у него дома в Вашоне, но при виде этой подводной серости ему душу окатывало холодом.

Киль часам наблюдал за келпом, покуда люди Гэллоу хозяйничали на станции. Поначалу келп пульсировал с течением в едином ритме. Стебли его развевались течением во всю длину, словно распущенные женские локоны под вечерним бризом. Но теперь ритм сменился. И самые крупные стебли келпа тянулись прямиком к Килю. Течения утратили постоянство. Станция сотрясалась внезапными переменами течений, от которой келп снаружи вспыхивал искрометной пляской.