Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев

Конечно, наша тюрьма была «ненастоящей», но она адекватно отражала основные психологические аспекты тюремного заключения — именно их я считаю самыми важными элементами «тюремного опыта». Безусловно, любые выводы, сделанные в ходе эксперимента, должны отвечать на два вопроса. Во-первых — «По сравнению с чем?», а во-вторых — «Какова его ценность и обоснованность — какие явления реального мира помогает объяснить этот эксперимент?». Ценность такого исследования обычно заключается в том, помогает ли он выявить базовые процессы, определить причинно-следственные связи и установить переменные, участвующие в создании наблюдаемого эффекта. Кроме того, эксперименты могут установить закономерности, которые при условии статистической значимости нельзя считать случайными.

Основы экспериментальной социальной психологии несколько десятилетий назад заложил теоретик и пионер социальной психологии Курт Левин. Он утверждал, что можно в теории и на практике вычленить из реального мира те или иные проблемы и протестировать их в экспериментальной лаборатории. При условии продуманной структуры исследования и тщательном оперировании независимыми переменными (постоянными факторами, которые служат в качестве предсказателей поведения), считал он, можно установить определенные причинно-следственные связи, что было бы невозможно при полевых исследованиях или наблюдениях. Но Левин пошел дальше — он призывал использовать психологическую науку для осуществления социальных изменений, применяя данные, полученные в ходе исследований, которые позволяют понимать и менять к лучшему общество и человеческие поступки [179]. Я пытался следовать его вдохновляющим идеям.

Трансформации власти охранников

Мы испытываем более яркое ощущение власти, когда ломаем дух человека, чем когда покоряем его сердце.

Эрик Хоффер.

Страстное состояние ума (The Passionate State of Mind) (1954)

Некоторые из наших добровольцев, случайным образом получившие роли охранников, скоро стали злоупотреблять своей новой властью и вести себя садистским образом — оскорблять, унижать и подавлять «заключенных» и днем, и ночью. Их действия соответствуют психологическому определению зла, предложенному в первой главе. Другие охранники добросовестно играли свою роль, были жесткими и требовательными, но не оскорбляли заключенных, проявляя некоторое сочувствие к их бедственному положению. Несколько охранников, которых можно назвать «хорошими», сопротивлялись искушениям власти и временами были внимательны к заключенным и оказывали им небольшие услуги — делились с ними яблоками, сигаретами и т. д.

Я обратил внимание на одну интересную параллель между нацистскими врачами СС из концлагеря Освенцим и нашими студентами-охранниками. Конечно, ужас и изощренность системы нацистских концлагерей не идет ни в какое сравнение с нашей мнимой тюрьмой. Как и наших охранников, этих врачей можно разделить на три категории. Как пишет Роберт Джей Лифтон в книге «Нацистские врачи», среди врачей, работавших в немецких концлагерях, были «фанатики, охотно принимавшие участие в уничтожении узников лагерей и даже „перевыполнявшие“ план по убийствам. Были те, кто участвовал в этом процессе более или менее систематически и делал не больше и не меньше того, что им приказывали; и были те, кто не хотел принимать участия в убийствах»[180].

В нашем исследовании быть хорошим охранником, неохотно выполняющим свою работу, означало «доброту по умолчанию». Мелкие услуги заключенным просто создавали контраст с демоническими действиями других охранников. Как мы уже говорили, ни один из «хороших» охранников так и не попытался прекратить оскорбительные действия «плохих» охранников; ни один не пожаловался на них сотрудникам тюрьмы, ни один не вышел из эксперимента раньше времени и не отказался работать сверхурочно, когда возникала чрезвычайная ситуация. Более того, ни один из них даже не потребовал дополнительной оплаты за сверхурочную работу, которая вряд ли была слишком приятной. Такое поведение — проявление «синдрома зла бездействия», о котором мы подробнее поговорим позже.

Напомню, что самый «хороший» охранник, Джефф Лендри, делил ночную смену с самым «плохим» охранником, Хеллманом, но ни разу не попытался «притормозить» его, ни разу не напомнил, что это «только эксперимент», что нет никакой необходимости причинять столько страданий ребятам, просто играющим роли заключенных. Вместо этого, как свидетельствуют самоотчеты Джеффа, он просто молча страдал — вместе с заключенными. Если бы он, движимый угрызениями совести, начал действовать, этому «хорошему» охраннику удалось бы существенно сократить эскалацию жестокости в своей смене.