Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев

Джо попал в точку. Я мгновенно оказался в привычной роли преподавателя, жаждущего донести свою мысль до заинтересованных слушателей. «Мне интересно исследовать, — начал я, — что значит, с психологической точки зрения, быть заключенным или охранником. Как меняется человек, адаптируясь к новой роли? Возможно ли всего за несколько недель приобрести новую идентичность, которая отличается от привычной личности?

Социологи и криминалисты проводили исследования реальной тюремной жизни, но все эти исследования имеют несколько серьезных недостатков. Исследователям никогда не удавалось наблюдать все стороны тюремной жизни. Их наблюдения обычно были ограничены строгими рамками, они не имели непосредственного доступа к заключенным и тем более к охранникам. В тюрьмах есть только два типа людей: персонал и заключенные, а исследователи — просто посторонние, и все в тюрьме относятся к ним с подозрением, если не с недоверием. Исследователи могли видеть лишь то, что им показывали во время экскурсий. Им редко удавалось заглянуть за „фасад“ тюремной жизни. Мы хотим лучше понять глубинную структуру отношений между заключенными и охранниками, воссоздав психологическую атмосферу тюрьмы и получив возможность наблюдать, делать записи и документировать весь процесс превращения обычных людей в заключенных или в охранников».

«Да, я согласен, тогда все это имеет смысл, — вмешался Билл, — но есть большая разница между вашей Стэнфордской „тюрьмой понарошку“ и реальными тюрьмами — там совсем другие заключенные и охранники, чем у вас. В реальной тюрьме мы имеем дело с социопатами, с жестокими парнями, которым ничего не стоит нарушить закон или напасть на охранников. Нужны действительно крутые охранники, чтобы их контролировать, готовые, если нужно, свернуть им шеи. Ваши милые стэнфордские мальчики совсем не такие грубые и жестокие, как настоящие охранники и заключенные».

«А я вот что думаю, — говорит Боб. — Почему вы думаете, что эти дети из колледжа, которые знают, что получают 15 долларов в день за то, что ничего не делают, просто не просидят там две недели и как следует не поразвлекаются за ваш счет, док?»

«Во-первых, я должен заметить, что не все наши испытуемые — студенты Стэнфорда. Многие приехали со всей страны и даже из Канады. Как вы знаете, летом в район Залива[47] съезжается много молодых людей, и мы принимали в команду тех, кто только что окончил летнюю школу в Стэнфорде или в Беркли. Но вы правы, в нашей Стэнфордской тюрьме не будет обычных обитателей тюрем. Мы очень старались выбрать совершенно нормальных, здоровых ребят, со средними показателями по всем психологическим тестам, которые мы проводили. Вместе с Крейгом — вот он — и другим моим аспирантом, Кертом Бэнксом, мы тщательно отобрали наших испытуемых из всех, с кем проводили интервью».

Крейг, терпеливо ожидавший моего знака, что ему тоже можно вставить слово, с готовностью добавил: «В реальной тюрьме, когда мы наблюдаем, скажем, драку заключенных, или когда охранник бьет заключенного, мы не можем определить, в чем причина — в сложившихся обстоятельствах или в характере человека. Действительно, среди заключенных есть жестокие социопаты, а среди охранников встречаются настоящие садисты. Но объясняют ли их личностные качества все или почти все, что происходит в тюрьме? Вряд ли. Нужно принимать во внимание ситуацию».

Я просиял от блестящей речи Крейга. Я разделял его скепсис относительно диспозиционного подхода, но чувствовал себя уверенно, потому что Крейг так хорошо все объяснил полицейским. Я продолжал, в своем лучшем лекторском стиле:

«Суть в том, что наше исследование попытается отделить то, что люди приносят в тюремную ситуацию, от того, что ситуация выявляет в людях, которые в ней оказались. Благодаря предварительному отбору наши испытуемые представляют собой репрезентативную выборку образованных молодых мужчин из среднего класса. Это однородная группа студентов, они более или менее похожи друг на друга. Распределив среди них роли случайным образом, мы получили две группы, „охранников“ и „заключенных“, которые сопоставимы между собой — то есть взаимозаменяемы. Наши „заключенные“ не более жестоки, враждебны или неуправляемы, чем „охранники“, а „охранники“ не слишком авторитарны и не одержимы властью. Сейчас „заключенные“ и „охранники“ практически одинаковы. Никто не хотел быть охранником; никто не совершал никаких преступлений, заслуживающих тюремного заключения и наказания. Будут ли эти ребята так же похожи друг на друга через две недели? Повлияют ли новые роли на их личные качества?

Увидим ли мы какие-то трансформации в их характерах? Вот это мы и хотим выяснить».

Крейг добавил: «Иначе говоря, мы хотим поместить хороших людей в плохую ситуацию и посмотреть, что победит».