Эффект лучшего друга

Женька вдруг почувствовал стену, что выстроилась между ними. Эта стена была прозрачна, как стекло, кажется, сделай шаг – будешь рядом с возлюбленной. Но легко было расшибить себе лоб, уткнувшись в эту невидимую, но непроходимую преграду. Женька уже встречался с такой стеной, когда пробовал расспросить мать об отце, и шишек набил немало. Сейчас он понял сразу, по одному лишь выехавшему вперед Никиному подбородку и запавшим под брови глазам – лучше держаться подальше. И он сделал шаг назад.

– Эй, Титяков, погоди! – крикнул в спину Северному оленю и бросился бегом мимо дрожащих кустиков прочь от застенной парочки.

Митя не оборачивался, его кривая фигурка, похожая на вопросительный знак, подпрыгивала над скользкой дорогой и становилась все меньше и меньше, постепенно превращаясь в неприметную запятую. Женька припустил быстрее, он чувствовал, что ему просто необходимо догнать обиженного Титякова, хотя еще с трудом понимал – зачем.

– Митька, стоять! – гаркнул он, что есть мочи.

И это неожиданно подействовало. Давно привыкший к командам Борова, Титяков реагировал на подобную тональность почти инстинктивно. Он застыл, но все еще не хотел оборачиваться. Женька не сбавлял темпа, и вскоре запятая снова стала вопросительным знаком, а после доросла до целого Титякова. Вид у него был насупленный, Женька даже подумал, будто тот пустил слезу, уж как-то слишком ярко светились его глаза.

– Зачем ты остановила меня? – спросил он грубовато. – Мне не надо жалости. Не нравлюсь, так и скажи.

Женька все разглядывал Митю и неожиданно для самого себя пропитывался какой-то искренней, чистой симпатией к этому угловатому, но, вероятно, доброму парню. Он почему-то вспомнил, что именно Титяков пытался остановить его в памятный день ухода из «Маски».

– А знаешь, Титяков, ты мне нравишься! – откровенно признался Женька.

И тут же испугался этих слов, так как Митя уставился на него с великой преданностью.

– Но послушай, друг, неужели ты меня не узнаешь? – выпалил Женька и, набравшись храбрости, приблизил к Титякову свое обветренное лицо.

– Ты о чем, Жень? – опешил Митя, щурясь ему в лоб.

Было ясно, что дольше обманывать этого наивного парня никак нельзя, и Женька, содрав с головы сияющую мамину шапочку, спросил, выдыхая слова прямо в растерянное лицо Титякова:

– Помнишь Женю Рудыка из «Маски»?

Митя удивленно задрал брови, вопрос явно оказался неожиданным.

– Ну… эээ… да, – медленно, будто осмысливая каждое междометие, проговорил он. – Только причем здесь этот чудик?

– Чудик? – взвился Женька. – Почему же он чудик?

– Ну… не знаю, – снова прогудел растерянный Титяков. – Странный он какой-то, незапоминающийся. То есть в ролях-то я его, конечно, помню, а так… человеком… не особо. Этот Рудык будто и не существовал на самом деле, а как с роли сняли – совсем испарился.

– Никуда он не испарился! – захлебывался Женька, пытаясь отстоять себя в Митиных глазах. – Ты хочешь сказать, что не видишь: я и этот «чудик» – одно лицо!

Титяков так сощурил глаза, что они совсем пропали между веками, он вытянул шею, опустил голову, всматриваясь в Женькину раздосадованную физиономию.

– Да ты что, слепой? – не выдержал натиска Женька.

– Минус семь, – откровенно выдохнул Титяков. – И у меня еще это… плохая память на лица, – бормотал он, покрываясь потом, несмотря на холод. – Хочешь сказать, ты и есть тот безликий Рудык? Нет. Я не понял. Что за развод? Ты что же – парень?

– Доказать? – Женька в отчаянии даже схватился за джинсы, грозясь отправить их вслед за шапочкой.

Титяков в испуге замотал головой, а потом взялся за нее руками, зажал между ладонями и стал оседать. Он сел на корточки и чуть покачивался, точно на молитве. Женька тоже стоял ошарашенный – правда вывалилась наружу, и пусть он выдал ее лишь Митьке, но почувствовал себя значительно свободнее, и вместе с тем пришло неясное смятение. Он уже не был ряженой девчонкой, но кем же стал теперь, скинув очередную маску? Тем безликим Рудыком, которого в упор не разглядеть? Да нет же… От того остались только роли. Тогда кто он есть сейчас? Существует ли он после окончания очередного спектакля или растает миражом, лишь протяни руку…

– Но зачем, зачем ты делал все это? – прохрипел снизу Митя.

Вспомнив о нем, Женька присел рядом, дружески похлопал по плечу и порадовался, что может что-то сделать сам, искренне, без лицедейства.

– Это долгая история, брат. Ну давай, поднимайся уже. – Он потянул Титякова вверх, и тот неуверенно поднялся, все еще удивленно щурясь на Женьку. – Слушай, Мить, а почему ты не носишь очки или линзы?

– От линз глаза слезятся, – Титяков шмыгнул носом, – а в очках я выгляжу, как полный придурок!

– Да нет, тут дело не в очках, – отмахнулся Женька.

От таких слов Митя совсем раскис, и Женька тут же попытался исправиться, но выходило только хуже:

– Я в том смысле, что очки никого не сделают придурком, ну и наоборот…

Митя еще больше кривил лицо, оно стало каким-то ошалело-плаксивым. Женька окончательно запутался:

– В общем, я думаю, ты зачетный пацан! Если бы еще видел хорошо, цены бы тебе не было. Могли бы стать друзьями, а?