Эффект лучшего друга

Ника нервно обернулась и, увидев Женьку, на миг застыла, прекратив сопротивление. Она явно старалась взять себя в руки, собраться, чтобы не выказать бывшей подруге страха и смятения. Но уже через несколько секунд губы ее задрожали, глаза сузились, на ресницах повисли слезы, а потом раздался тонкий писк, с которым она понеслась на Женьку. Повисла на его широких плечах, вонзила нос в шею и затряслась в рыданиях.

– Женечка, мне так страшно! – всхлипывала она. – Я туда ни за что не пойду! – Она указала на какую-то обшарпанную дверь, возле которой стояла мертвая пустота. – У меня ноги отнимаются и язык…

– Сделай же что-нибудь! – Рядом стоял Стас, вид у него был на удивление взволнованный. – Успокой ее, у меня никак не выходит.

Женька совершенно растерялся, он слушал, как Ника ноет ему в шею о том, что рада его видеть. И Стас, этот самоуверенный громила, взирает на него, точно ребенок, не умеющий сам справиться с делом. А Женька не находил слов, все его чувства и переживания так обострились, накалились внутри, что ему казалось – он сейчас же взорвется, разметав по коридору обрывки маминой широкой юбки. И тут заветная дверь распахнулась, не видно было, кто находится за ней, лишь какой-то неземной, бестелесный голос сказал в коридор тихо и отчетливо, распространяя вокруг тишину:

– Кузявкина!

Никто не сделал и шагу к двери.

– Кузявкина! – повторил голос еще тише и окончательно смолк.

Коридор в смятении крутил головами, все пытались понять, чья же теперь очередь на прослушивание. Кузявкиной нигде не было. И вдруг Женька почувствовал, как Ника отдаляется, кто-то тянул ее от него, стараясь оторвать, как прилипшую жвачку.

– Ника, ну иди же! Тебя вызвали!

Женька не верил ушам своим, неужели возвышенная Николь носила такую неблагозвучную фамилию? Он никак не мог соединить в одно ее образ и это несуразное слово. Тем временем сама Ника истерически пучила глазки, царапала Женьку за плечи, а потом вдруг выкрикнула:

– Вот же она! Кузявкина! – Она оторвала одну руку от Женькиного плеча и тыкала в него острым пальчиком. – Струсила – упирается!

И не успел Женька ничего толком сообразить, как Ника уже сама толкала его к приоткрытой двери в конце коридора. Но самое неприятное, Стас воспринял эту шутку с не меньшим энтузиазмом. Видимо, сообразив, что от Ники сегодня все равно пользы не будет, а так хотя бы появлялся повод развеселиться. Вдвоем, под одобрительный гул поступающих (глядя на упирающуюся громилу в юбке, все они изживали свои внутренние страхи) Женьку все же впихнули в жуткую комнату, где проходило прослушивание. Он влетел туда на всех парах, с трудом умудрившись затормозить до того, как разнес в щепки ряд невысоких столов, за которыми восседала комиссия.

– Что же вы так долго? Слушаем вас, Кузявкина! Начинайте! – прозвучало, как приговор.

Тут можно было сразу развернуться и уйти, по возможности не теряя достоинства. Больше никто не удерживал Женьку, и жизнь его могла войти в нормальное русло, вскоре все забыли бы про этот странный инцидент. Но в Женьке всколыхнулось что-то глубинное, позабытое в суете дней. И язык сам собой, без малейшего контроля, пошел сипло выдавать отрывок из роли Кая, так и не сыгранной в «Маске». Женька не видел перед собой ничего, изумленная комиссия оставалась сидеть в настоящем времени, тогда как Женька полностью погрузился в прошлое. На глаза невольно наворачивались слезы радости, в горле застрял комок, он снова чувствовал себя на месте, там, где должен был быть всегда! Но почему-то в его прекрасное прошлое все настойчивее врывались какие-то грубые слова, даже окрики. Женька очнулся. Несколько пар глаз – ироничные, удивленные, возмущенные – взирали на него. Кажется, его просили остановиться.

– Я понимаю, вы разволновались! – Наконец Женька смог разобрать слова, летящие из крупного рта худощавой женщины с соболезнующими глазами. – Но то, что вы читаете, не заявлено в программе для прослушивания…

– Можете просто прочитать стихотворение? – вздыхал грузный мужчина, отирая лысину платком. – Или отрывок из басни?

Женька затравленно озирался, зачем-то теребя подол юбки.

– Но я не помню отрывков, – пискнул скорбно, – мы басни в школьном кружке не ставили, никто зверей играть не хотел.

– Танцуешь? – устало спросила юная девушка, кажется, немногим старше Женьки.

– Вы приглашаете? – ответил невпопад.

За окном пылало лето, оно лезло духотой в распахнутые окна, и Женьке стало нехорошо, комната поплыла перед глазами. Столы раскачивались, точно лодки, а шариковые ручки вдруг распухли, показавшись настоящими веслами. Его повело мимо столов в темпе медленного вальса, ноги заплетались.

– Послушай, девочка, – взмахнула веслом большеротая. – Приходи через годик, повзрослеешь, укрепишь нервы. Армия тебе все равно не грозит…

И тут все остановилось, замерло, не было больше качки, лодок и весел. Женька вернулся в настоящее.

– Да никакая я вам не девочка! – ухнул неокрепшим тенором. – Надоел этот спектакль, честное слово!