Эффект Марко

– Марко, почему ты стоишь здесь? – Он поднял взгляд на окна квартиры. – И почему дома никого нет? – поинтересовался он, в то время как тьма в доме и молчание Марко заставили его улыбку погаснуть.

– Эйвин, почему Кай не с тобой? – спросил мальчик.

– А разве он не дома? – Последние остатки улыбки сошли с лица Эйвина.

– Я не знаю, я еще не поднимался. Я думал, вы вместе…

– Боже всемогущий!

Было ясно, что в следующую секунду Эйвин ворвется в подъезд, распахнет дверь и влетит в квартиру. Что им движут дурные предчувствия. Что все эмоции в отношении мужчины, которого он любил, внезапно аккумулировались в страх. Что вся горечь и скудость духа, которые неизбежно испытывает любой человек перед лицом невосполнимой утраты, подошли слишком близко. Вот что пронеслось в голове Эйвина там, на тротуаре; то же самое пронеслось и в голове Марко.

– Подожди! – закричал он. – Не входи туда. Возможно, кто-то притаился там внутри. Кто-то, кто ищет меня, Эйвин. Лучше тебе с ними не встречаться.

Эйвин посмотрел на Марко так, словно из всех разочарований в жизни оказался сейчас перед крупнейшим. И, несмотря на предупреждение, уронив пакеты к ногам Марко, кинулся через улицу в подъезд. Прошли считаные секунды, прежде чем свет и вся скорбь Эйвина выплеснулись через первое окно.

Марко прижался к фасаду здания. Если он услышит грохот из квартиры, ему придется уносить ноги. Это было малодушно, но если входная дверь вдруг распахнется, ему придется убегать быстрее молнии. Так думал он с колотившимся сердцем и сознанием того, что все зло, которое олицетворял собой Золя, теперь распространялось через него самого. А еще он подумал о деньгах, припрятанных за плинтусом. О них он думал с огромной жалостью.

– МАРКО! – заорал Эйвин из квартиры. Это не был крик о помощи, это был гнев, такой же, какой часто предшествовал насилию, творимому Золя; Марко слишком часто был тому свидетелем. Он никогда прежде не слышал, чтобы Эйвин так орал. Мальчик скользнул взглядом по улице. Все было тихо.

Тогда он перешел улицу и вошел в подъезд, дверь в который еще не успела закрыться и теперь беспрепятственно пропускала наружу лихорадочные вопли Эйвина и еще какие-то звуки, которые не поддавались опознанию на таком расстоянии.

Как и во всех гейских жилищах, где он успел побывать, прихожая представляла собой увертюру к всему его содержимому и к самой сущности жилья. Уже по этому узкому коридору можно было получить представление о том, чем увлекались и что любили обитатели квартиры. В случае Кая и Эйвина это были изображения актеров и особенно актрис прошлых эпох в эксклюзивных обрамлениях. Рамы красного дерева, рамы из серебра с художественным чутьем были развешаны по стенам, как иконы в североитальянских часовнях, где Марко пытался найти утешение.

Теперь все эти изображения кумиров были разбросаны по полу вперемешку с битым стеклом и обломками рам. А на краю всего этого хаоса Марко обнаружил носы домашних тапочек, торчащих из дверного проема, и сердце его чуть не остановилось.

Быстрый взгляд из коридора в комнаты, и вот он очутился в гостиной.

Картина, представшая его глазам, была впечатляющей – и, к сожалению, ожидаемой.

Эйвин сидел на коленях рядом с Каем и держал его голову. Слава богу, тот оказался жив, глаза его были открыты, но кровь на лице и повсюду вокруг подсказывала, что все запросто могло закончиться иначе.

– Марко, что ты натворил? – пронзительно заголосил Эйвин. – Кто эти люди? Ты вляпался в какое-то дерьмо, сопляк несчастный? По крайней мере, не надо было тащить это дерьмо к нам в дом, понял? Отвечай, кто они такие. Ты ведь знаешь!

Марко затряс головой. Не потому, что не хотел отвечать, и не потому, что не мог. Он тряс головой, потому что таким образом лучше всего выражал свой стыд.

– Звони в «Скорую», Марко! Сейчас же! И убирайся. И больше не приходи, слышишь? ВОН!

Он звонил, пока Эйвин с рыданиями пытался утешить на полу своего спутника жизни. А когда Марко собирался забрать вещи из своей комнаты, как раз когда он с облегчением удостоверился в том, что плинтус не тронут, к нему ворвался Эйвин. С побелевшим лицом, переполненный эмоциями, в которых выражается абсолютный, всепоглощающий гнев, он набросился на Марко с криком:

– Отдавай ключ и проваливай, цыган проклятый! Немедленно!

Марко пытался возразить и просил позволить ему забрать вещи, но Эйвин снова в отчаянии кинулся на него и принялся шарить по его карманам, пока ключ не оказался в его руке.

Он просто хотел увериться в том, что Марко больше не придет.

Последнее, что увидел мальчик, было как Эйвин широко распахнул окно и вытряхнул пожитки Марко на тротуар.

Все, кроме одеяла и того, что лежало под плинтусом.

Так что самое главное он не получил.

А влюбленная парочка на улице у ворот звонко рассмеялась.

Глава 11