Эффект отражения (СИ)

Мимо бегут люди, что-то кричат и машут руками, и Павел устремляется вместе с ними, толкается, вытягивая шею, пытаясь увидеть место трагедии, но по прежнему ничего не видит. Все скрыто за домами, и пустые окна ловят солнечный свет, стреляют им в мостовую, трепещут зайчиками на камнях.

Быстрее, еще быстрее бежит Павел, сворачивает на узкую улочку, перепрыгивает через каменный заборчик, распахивает скрипучую калитку с другой стороны двора, где в тени фигового дерева стоит красный пластиковый стол и низкие четырехногие табуретки.

Это уже совсем другая улица. Снова пустая, и только один единственный человек, пошатываясь, бредет куда-то. Он весь черный, обуглившиеся куски одежды висят на нем лохмотьями, волосы все сгорели и из-под сажи и копоти, покрывшей кожу, проступают кровоточащие ожоги.

Павел думает, что нужно помочь этому несчастному, но странный страх, замешанный на отвращении, не дает ему приблизиться к этому живому трупу. И вот он уже ищет повод, чтобы отвернуться и уйти. Такие серьезные ожоги смертельны, — говорит Павлу разум. — Тут даже хорошие врачи не помогу, а что сделаешь ты? Догонишь его и что? Бедняге невозможно помочь, его не спасти и он идет лишь потому, что шок еще не отпустил. Но пройдет еще пару минут и он умрет — сердце не выдержит навалившейся боли.

К черту все доводы!

Павел сплевывает на асфальт и бежит, пытаясь догнать обгоревшего, не понимая толком, зачем он это делает. А вокруг никого нет. Их двое.

Вроде раненый бредет едва-едва переставляя ноги, но он по-прежнему далеко и Павел задыхается, рвется вперед через вязкий, словно варенье, воздух.

— Стой! — кричит он. — Стой! Я тебе помогу!

Мостовая сотрясается, словно бы земля встает на дыбы, и Павел падает, катится вниз по наклонной, обдирая руки о камни, чувствуя щекой их горячее, напитанное солнцем дыхание.

Вскакивает и оказывается прямо за спиной обожженного человека, который медленно начинает поворачиваться на крик.

Павел зажмуривается, не желая видеть лицо несчастного, но словно бы у него нет век, кажется, юноша смотрит через мутноватое стекло. Чудовищное лицо с пустыми, выгоревшими глазницами надвигается на него и Павел, словно во сне, протягивает руки, пытаясь оттолкнуть чудовище.

Но руки его живут своей собственной жизнью, они сделаны из камня и их холоднее касание приносит обожженному облегчение. Павел слышит утомленный вдох, и берет ладони несчастного в свои, сжимает их крепко-крепко, чувствуя, как прожигают его каменную оболочку языки огня. Неимоверный, испепеляющий жар охватывает его тело, и он корчится вместе с обгорелым трупом, но рук разжать уже не может.

Температура сожгла мое тело, — шепчет ему на ухо кто-то. — Я должен умереть…

Двойника нужно догнать и взять за руки, — припомнил Кранц слова Гордена. Он проснулся и лежал неподвижно с закрытыми глазами, ощущая жар во всем теле. Даже ладони и подошвы ног горели, будто их только что растерли «Звездочкой». Признаться, новый ночной кошмар пуще предыдущего вымотал Павла. Никаких сил не осталось, ей Богу! Если это и был его, Павла, двойник, то скорее он отдал этому умирающему часть своей силы, а не наоборот.

В ванной падала вода, и этот звонкий звук неприятно бил в висок. Павел открыл один глаз и посмотрел на часы на стене, они показывали без четверти час. День был хмурым.

Пересилив себя, Павел встал и подошел к окну, с опаской отодвинул засаленную штору. Обычный двор, припаркованные машины, детская площадка, песочница с брошенной лопаткой. Идущие вдоль тротуара одинокие люди. Накрапывает дождь. Ну когда же уже прекратится это безобразие?! Когда наступит настоящая весна, и на душе полегчает?! Когда, наконец, выглянет солнце!

В голове дурман и болит желудок, словно накануне Павел чем-то отравился. Надо снова куда-то идти. Долго на одном месте находиться нельзя, и в душе снова неспокойно, тревожит что-то. Из глубины квартиры доносится неприятное шипение.

Павел прошел по коридору и заглянул в комнату. Здесь почти не было мебели, обои были ободраны, в центре маленькой комнатушки стояло плетеное кресло, рядом — высокая тумба, на которой примостился проигрыватель, устало крутящий доигранную пластинку. По полу до стены к подплавленной розетке тянулся провод.

На окне пожухлый, давно засохший цветок в обычном глиняном горшке.

Павел подошел и выключил проигрыватель. Посидел на краешке кресла, ни о чем не думая, потом заглянул на кухню. Здесь остро пахло кислым, и Кранц быстро нашел источник: на прочь прокисшие щи в кастрюле на плите. Они поросли бурной черной плесенью, доставшей до самой крышки.

Выходит, они и вчера были несвежими, — раздраженно подумал Павел, и, в ответ на его мысли в животе что-то забурчало. — Удивительно, что он по-настоящему не отравился и не валяется сейчас на тахте с коликами, рвотой и температурой.

Павлу сильно хотелось есть, и он бесцеремонно обшарил холодильник и шкафы, заглянул в каждую банку, но нашел там только остатки какие-то сушеных пряностей, купленных так давно, что они уже и не пахли. Еще нашлись пакеты с надписями: чернобылник, донник лекарственный, дурман-трава…