— Это кстати. Заедете на Покрышкина, девять, квартира семь. Семейная ссора. Звонила Абрамова Вера Семеновна, пятьдесят седьмого «гэрэ». Муж её гоняет, грозит выбросить с балкона. Разберитесь, доложите.
— Слушаюсь, товарищ майор. Конец связи! — Миха отключился.
Вешая переговорное устройство на крючок, он посетовал:
— Чего мы с тобой, Юрец, в самом деле дежурку-то не предупредили? Как школьники, ей-богу.
Седьмой дом по улице Покрышкина, малосемейка, был ему памятен. В начале своей прокурорской карьеры он выезжал сюда на самосожжение. Мужик, водила с экскаваторного завода, на почве пьянки рассорился с женой, облился из канистры бензином, который он с работы упёр, и поджёг себя при помощи зажигалки. Вспыхнув, заметался гудящим факелом по комнатам, полквартиры выгорело напрочь. От самого головешка осталась, скрючившаяся в позу боксера, характерную, когда человек сгорает заживо: конечности полусогнуты в локтевых, тазобедренных и коленных суставах, руки поднесены к подбородку.
Эту давнюю историю Миха поведал водителю по дороге. Тот назвал сгоревшего мудаком.
— Ну надоело тебе жить, иди как мужик в лес подальше, выбери там сучок покрепче, намыль веревку и вздернись. Зачем же семью без жилья оставлять? Куда ты, курица слепая, под колеса лезешь?! Не видишь, спецмашина?!
Последние две фразы адресовались женщине, вознамерившейся пересечь проезжую часть в зоне действия знака пешеходного перехода.
А Маштакову в этот момент подумалось, что жизнь представляет собой хитроумную конструкцию из множества взаимосвязанных составляющих. Не проколись они сейчас с самовольным обедом, он бы не преминул поспорить с дежурным, почему это опер должен ехать на семейную разборку. Для этих целей в милиции специально обученные люди существуют: «пэпээсники» и еще участковые. А так, сделал шаг в неправильную сторону, отрабатывай теперь и не жужжи. Правда, времени всего начало четвёртого, батальон ППС[55]
еще не заступил на службу, они с шестнадцати в город выходят. Но мог ведь Медведев и ГБР[56] запросто на Покрышкина в адрес послать.— Мне с вами, товарищ капитан? — осведомился Юра по приезде, ставя машину на ручной тормоз.
— Странный вопрос. Обедали-то вместе, — у Михи вместе с недобрым предчувствием появилась ворчливость.
Предчувствие на сей раз его обмануло. В седьмой квартире оказалось все спокойно. Дверь им открыла худенькая женщина в застиранном домашнем халате. Её левая скула имела следы припухлости и покраснения. От нее островато попахивало свежим спиртным.
— Ой! — Женщина зажала ворот халата при виде возникших на пороге людей в серой форме.
Как будто было там чего смотреть, под халатом этим, кроме мослов.
Маштаков представился, Юра солидно козырнул.
— Кто там еще припёрся, бля?! — возопил из смрадных недр малосемейки налитый пьяной дурью бас.
— Мы уж с мужем помирилися, — женщина смотрела на милиционеров с укоризною.
— Разрешите, Вера Семеновна, пройти, — Миха легко подвинул хозяйку в сторону и прошел в комнату.
— Куда в сапожищах? — встречал его гостеприимно бас.
— Подотрешь, — оперативник счел претензии необоснованными.
Оглядевшись, он узрел стандартную картину запустения и нищеты, свойственную местам обитания человеческих особей, давно подружившихся с бутылкой. Короткие прожженные занавески, камуфлированные от причудливых пятен жира и иной бытовой грязи. Шелушащийся потолок с зияющими межпанельными щелями, из которых выкрошилась шпатлевка. Толстые, мрачные, во многих местах отставшие обои с плохо различимым геометрическим рисунком. Под потолком — старомодный светильник, у которого уцелел единственный изогнутый стеклянный рожок, в двух других патронах были ввернуты лампочки Ильича, резавшие глаза голым электрическим светом. Щелястый дощатый пол с облупившейся краской. Черно-белый ископаемый телевизор со снятой задней крышкой. Изображение на экране отсутствовало, а из ребристой пластмассовой решеточки динамика задорно гремела песня «Три белых коня».
Облаченный в рваный тельник багровомордый хозяин восседал за праздничным столом, упираясь в столешницу волосатыми локтями. В целях наведения резкости зрения, он прижмурил один глаз.
— Милицию вызывали? — казенным голосом спросил Маштаков.
Он, конечно, разглядел лежавший под рукой у мужика кухонный нож с наполовину сточенным лезвием и залапанной деревянной рукоятью. В качестве возможного орудия самообороны оперативник присмотрел табурет, кособочившийся по сю сторону стола.
— Да я сказала же вам, мы помирилися, — в голосе женщины проскальзывали нотки открытого недовольства.
— Я не спрашиваю, Вера Семеновна, помирились вы или нет, я спрашиваю, кто вызывал милицию, — Миха мысленно одобрил действия Юры, занявшего позицию справа и чуть позади хозяина.