Эффект проникновения

— Ну вот. По причине, назвать которую я не имею права, сейчас вам будет задан ряд вопросов психологического теста. Имейте в виду, ответы на некоторые из них покажутся вам очевидными. Так надо. Не удивляйтесь. Отвечайте.

Аня восхищенно пихнула Сретенского локтем в бок. Ход Андрея Ивановича показался ей гениальным.

— Назовите ваше имя, — приступил Сретенский.

— Ковалев, Антон Ильич.

— Год и место рождения?

— Шестьдесят пятый. Москва.

— Москва? Гм… Вы имеете в виду город, где мы находимся сейчас?

— Ну да, конечно…

— Он всегда назывался Москвой?

— Нет, не всегда. Раньше он назывался Сталинадар… Настоящую-то Москву, столицу, где Кремль и все такое, разбомбили еще в шестьдесят втором, в самом начале войны. Водородная бомба. И Сталинадар переименовали в Москву. В честь, в память столицы.

— Какое сегодня число?

— Девятое октября… Среда.

— Какого года?

— Девяносто восьмого. — Ковалев заерзал на сиденье.

— Я предупреждал вас. Не удивляйтесь, это психологический тест. Отвечайте. Когда началась и закончилась война?

— В шестьдесят втором началась и закончилась. Меньше года шла.

— Какие страны воевали? Кто победил?

— Так все воевали, — растерянно ответил водитель. — Мировая война… А победитель… Какие в атомной войне победители… Мы за своими руинами укрылись, то, что осталось от Америки, — за своими… Так и живем. Ох! Что-то я не то ляпнул, товарищ…

— Все в порядке, — успокоил его Сретенский. — Как называется наша страна, какой у нас общественно-политический строй, кто управляет государством?

— Российская Федерация… Строй социалистический… Управляет великий вождь товарищ Тагилов…

— Тагилов?

— Да, сын генералиссимуса Тагилова, соратника товарища Сталина.

— Вы бывали за границей?

— Нет! Где же? Социалистические страны в руинах… Не в Америке же мне бывать!

— А кто вам сказал, что Америка не уничтожена полностью?

— Но ведь… Есть же телевидение… И потом, радио это ихнее поганое, прости господи, в которого я не верю. «Голос Америки». Покоя не дает. Они через спутники вклиниваются прямо в наши программы. Я-то их, само собой, не слушаю, сразу переключаю приемник, не подумайте чего. Но находятся людишки..

— Да, да. И о чем вещает их поганое радио?

— Христом богом, в которого не верю… Не слушаю, ни одной передачи не слышал. Куски только.

— Тогда почему вы уверены, что содержание передач враждебное?

— Так и по кускам понятно… И в газетах пишут, и по телевидению… Клевета на социализм, очернение вождей Советского государства, моральное разложение. Вообще, это всем известно.

— «Всем известно», — передразнил Сретенский. — Железный аргумент… Ладно, дальше. Какова численность населения Москвы?

— Это секретные данные.

— Вас спрашивает сотрудник НКВД.

— Я не знаю! Я простой человек, откуда у меня доступ к секретным сведениям?

— Действительно, откуда, — вздохнул Андрей Иванович. — Полагаю, так же бессмысленно спрашивать вас о площади Российской Федерации, географическом положении городов, транспорте и связи, местонахождении резиденции товарища Тагилова?

В зеркальце заднего обзора мелькнуло перекошенное, бледное лицо Ковалева.

— Почему вы спрашиваете об этом? Кто вы? Предъявите документы!

— Сейчас предъявлю.

Из кобуры Сретенский вытащил пистолет и сначала продемонстрировал оружие Ковалеву, сунув ему под нос из-за спины, а затем ткнул стволом под лопатку.

— Устраивает?

— Не убивайте меня, господа, — пролепетал водитель. — Я обыкновенный человек и не знаю секретов. Вы ошиблись…

— Будете вести себя хорошо, останетесь живы, — пообещал Сретенский. — Еще один вопрос. Кто такие Черные Стражники?

— Не знаю.

Сретенский нажал на пистолет, причинив Ковалеву боль.

— Клянусь, не знаю, — простонал тот. — Думаю, этого никто не знает… По крайней мере, из моего круга общения, людей моего уровня. Их никто не видел вблизи.

— А издали? На кого они похожи?

— Умоляю вас, не расспрашивайте меня о Черных Стражниках… Об этом не полагается говорить…

— Запрещено?

— Нет, не запрещено… Просто… Люди не говорят о таких вещах, вот и все.

В течение этой небезынтересной беседы Аня и Сретенский не забывали смотреть в окна. Девушка жадно впитывала приметы незнакомого мира, хотя впитывать-то было особенно нечего. Москва, бывший Сталинадар, выглядела угрюмым, серым, монотонным городом. Квартал тянулся за кварталом, и ничего в принципе не менялось. Те же однообразные дома от двух до четырех этажей, те же озабоченно спешащие люди. Может быть, так только на окраинах, а в центре все иначе?

Любопытство Андрея Ивановича было более практического свойства. Сретенский поглядывал в зеркала, часто оборачивался. Он заметил, что за ними постоянна следуют машины — разные, но едва исчезала одна, как сразу появлялась другая, и это при далеко не напряженном уличном движении.

Убогие кварталы оборвались внезапно, как отрезанные по линеечке, и машина выкатилась на ухабистый проселок. Справа высились деревья густого леса, слева громоздились огромные обломки скал. Цвет неба был не синим или голубым, как следовало ожидать, а с каким-то недобрым грязновато-желтым оттенком. Начинало темнеть, и сумерки сгущались быстро, как в тропиках.