Эффект Рози

Знаками я показал Рози, что тороплюсь, и выбежал из квартиры. Лифт стоял на нашем этаже, но прошла вечность, прежде чем его двери открылись и потом закрылись за мной. Я наконец мог дать волю чувствам там, где не было опасности сломать что-нибудь или кого-нибудь поранить.

Если бы кто-то увидел, как я стучу кулаками по стенам лифта и кричу, он, без сомнений, счел бы меня сумасшедшим. Сомнений не возникло бы еще и потому, что я забыл нажать кнопку первого этажа и уехал в подвал. Когда двери открылись, я обнаружил перед собой Джерома с корзиной для белья. На нем была футболка пурпурного цвета.

Хотя моя ярость не была направлена против него, Джером, судя по всему, этого не понял. Он схватил меня за грудки, пытаясь предотвратить нападение. Я среагировал рефлекторно, поймав его руку и вывернув ее. Он ударился об дверь лифта и вновь бросился на меня, на этот раз попытавшись нанести прямой в челюсть. Теперь я уже действовал не под влиянием эмоций, а по правилам боевых искусств. Увернувшись, я лишил Джерома возможности снова напасть. Он явно это осознал и ждал удара с моей стороны. Я не видел подобной необходимости, и отпустил его. Бросив корзину, он побежал вверх по лестнице. Мне требовалось покинуть замкнутое пространство, и я последовал за ним. Мы выскочили на улицу.

Сначала я бежал бесцельно, просто вслед за Джеромом, который все время оглядывался. Потом он нырнул в какой-то переулок, и в голове у меня прояснилось. Я повернул на север и двинулся в направлении Квинса.

Раньше мне не случалось добираться до квартиры Дейва и Сони пешком. К счастью, плутать мне не пришлось благодаря четкой системе нумерации улиц, которую, по-моему, надо в обязательном порядке ввести во всех городах. Минут двадцать пять я бежал в быстром темпе и, когда добрался до места и нажал кнопку домофона, уже весь взмок.

Ярость, которую я испытывал во время стычки с Джеромом, прошла, уступив место облегчению оттого, что я его не ударил. Эмоции захватили меня на какое-то время, но навыки боевых искусств не позволили им перехлестнуть через край. Это радовало, но на смену облегчению пришло ощущение полной безнадежности. Как я объясню свое поведение Рози? Я никогда не рассказывал ей о том, что у меня проблема с самоконтролем, и не делал этого по двум причинам.

1. Поскольку этого давно не повторялось, а уровень счастья в моей жизни значительно повысился, я думал, что, возможно, проблема осталась в прошлом.

2. Рози могла меня отвергнуть.

В нынешних обстоятельствах разрыв со мной выглядел как разумный шаг. У Рози были основания считать меня опасным и склонным к насилию человеком. А она ждет ребенка. От опасного и склонного к насилию человека. Это стало бы для нее ужасным открытием.

– Да? – раздался голос Сони из домофона.

– Это Дон.

– Дон? С тобой все в порядке?

Очевидно, по голосу и по отсутствию моего фирменного «Приветствую…» Соня догадалась, что что-то случилось.

– Нет, не в порядке. Произошла катастрофа. Сразу несколько катастроф.

Квартира Дейва и Сони больше нашей, и она уже была забита всякими детскими вещами. Меня внезапно поразила мысль о том, что местоимение «наша» в сочетании с существительным «квартира», возможно, более неприменимо.

Я осознавал, что нахожусь в состоянии чрезвычайного возбуждения. Дейв пошел за пивом, а Соня уговорила меня сесть, хотя я лучше себя чувствовал, когда ходил по комнате.

– Что случилось? – спросила Соня. Вопрос напрашивался, но сформулировать ответ я был неспособен. – С Рози все в порядке?

Только потом я оценил, насколько правильно она выбрала вопрос. Он позволил мне не только найти исходную точку происходящего, но и увидеть перспективу. С Рози было все в порядке, по крайней мере физически. Я почувствовал себя спокойнее. Разум стал брать верх над эмоциями, хаос отступал.

– Проблема не в Рози. Проблема во мне.

– Так что случилось? – вновь спросила Соня.

– У меня был срыв. Я потерял контроль над эмоциями.

– Вышел из себя?

– Откуда?

– В Австралии так не говорят? Ты не справился с эмоциями?

– Совершенно верно. Дело в том, что у меня есть некоторые проблемы с психикой. Рози я о них никогда не рассказывал.

И никому никогда не рассказывал. Я не признавал, что страдаю каким-либо психическим расстройством, если не считать депрессии, которая случилась, когда мне было двадцать с небольшим. Но я полагал, что она стала прямым следствием моей асоциальности. Я думал, что просто устроен иначе – в море человеческих отношений я был островом. Моя внутренняя логика была намного сильнее моей способности выстраивать связи с другими людьми. Не будь таких, как я, человечество жило бы без пенициллина и компьютеров. Но двадцать лет назад психиатры были готовы признать меня своим пациентом. Я всегда считал, что они ошибаются, тем более что иных диагнозов, кроме депрессии, мне не ставили, но проблема потери самоконтроля являлась слабым местом в моих доводах. Это была реакция на иррациональность, но она сама по себе была иррациональна.