Эффект Сюзан

— На этом острове есть все, Сюзан. Если начнется ядерная война, то ледниковый период наступит в Северном полушарии, Южное это не затронет. Когда закончится нефть, у нас будут возобновляемые источники энергии. Водород и smart grid^[27]. Мы сможем удовлетворить все свои продовольственные потребности. Если уровень моря поднимется на двадцать метров, у нас все еще останется восемьсот квадратных километров, чтобы не замочить ноги. У нас есть семенной фонд, есть скот, есть техника и все данные, чтобы впоследствии восстановить цивилизацию. Это не Ноев ковчег, Сюзан, не космическая капсула свидетелей Иеговы. Это жизнеспособная Атлантида.

Он чувствует мои мысли. Он чувствовал их и когда я была ребенком, мы оба чувствовали друг друга. Не раз бывало, что один из нас только начинал говорить, а другой уже смеялся, потому что эти же слова сам только что про себя произнес.

— Когда происходит внезапный коллапс, демократии не справляются. Они всегда были лишь тонким поверхностным слоем. Девяносто пять процентов жителей планеты по-прежнему нуждаются в том, чтобы им объясняли, что делать и как себя вести. Политические институты неизбежно рухнут. Военным и крупным транснациональным компаниям придется взять власть в свои руки. Дальновидные политики, такие как, например, Йорген, давно это поняли. Многие из нас понимали все и без Комиссии будущего. Но комиссия все подтвердила. Это стало толчком к созданию плана спасения. Убедило политиков и руководителей большого бизнеса. Но планы и раньше существовали. О передаче власти тем, у кого есть способности и желание.

— И ты один из них, отец?

— Это будет новая жизнь. Будет трудно. Управлять всем в ситуации, когда демократии рухнули. Это требует специфических знаний. Чтобы то, что останется от общества, не погибло. Не пришло в полный упадок. Для этого нужен совместный опыт всех служб: военных, оперативных и гражданских. Мы возьмем на остров сто пятьдесят человек из спецназа и морской пехоты. Небольшую группу моих людей. Фрегат. Пару истребителей. Подводную лодку.

Мы летим над Эресунном. Внезапно я понимаю, что должны чувствовать перелетные птицы, когда они отрываются от земли. Одновременно неуверенность и эйфорию от парения над водным простором.

Он отворачивается от приборной панели. Наверное, включен какой-то автопилот, небольшая корректировка курса происходит как будто сама собой.

— Сюзан. Ты последняя говорила с членами комиссии. И у тебя есть этот удивительный талант. Торкиль рассказывал мне. Значит, ты заставила их говорить. Что они рассказали? Какой временной горизонт они определили? Когда ждать наступления коллапса?

Мне много раз доводилось смотреть на Копенгаген сверху. Из окна самолета, с церковных колоколен, из ресторана гостиницы SAS, с колеса обозрения в парке Тиволи, с верхних этажей университета и здания Института Панума. И тем не менее на этот раз все выглядит иначе. Отсюда город кажется уязвимым.

Может быть, дело в том, что шар движется медленно, что кабина очень уж легкая и вся конструкция выглядит ненадежной. На мгновение мне кажется, что мы с полутора миллионами человек внизу — единый организм.

— Они не называли дат.

— В любом случае это произойдет очень скоро. Вы возвращаетесь домой, начинаете работать, дети идут учиться, и будьте в готовности. Мы эвакуируем вас в ближайшие нескольких месяцев.

— Почему погибли члены комиссии?

— Они были немолодыми людьми, Сюзан.

Я пытаюсь полностью отдаться эффекту. Возникает ощущение свободного падения. Каждый раз — как впервые, каждый раз возникает некоторый тремор, даже у меня. Искренность — это не то, к чему можно привыкнуть раз и навсегда, это процесс, когда каждый раз приходится отказываться от привычных точек отсчета.

— Они стали алчными, Сюзан. Стали наживаться на своих способностях. Выставлять их на продажу. Так нельзя. Умение заглянуть в будущее — гораздо более тонкая вещь, чем доступ ко всем государственным тайнам. Торкиль руководил ими больше сорока лет. Но мало кто из людей может жить с такой колоссальной властью и не злоупотреблять ею. Они должны были уйти.

— Почему вы не подождали? Пока я не поговорю с ними?

Отец кладет руку на плечо Хайна. В эту минуту они похожи на братьев — старшего и младшего.

— У нас возникли разногласия. Торкиль хотел сохранить им жизнь.

У нас в лаборатории такое бывало. Тот волшебный момент, когда гипотеза вступает в свои права и то, что до этого было лишь хрупким образом, начинает обретать материальную форму. Это и происходит сейчас. Крах демократий — это не просто прогноз. И Хайн, и Фальк-Хансен отходят на второй план. Мой отец — главный в этой кабине.

— Кто это сделал?

Боль искажает его лицо. При воспоминании еще одного печального фрагмента прошлого.

— У меня есть люди, Сюзан. И ближайший из них — Ясон. Я всегда полностью ему доверял. Он привозил письма, вам с мамой.

— Я видела трупы. Ему нравится убивать.

И снова гримаса боли.