Пятеро человек вокруг него — три женщины и двое мужчин — с физиологической и юридической точки зрения такие же люди, как и мы. И все же они смотрят на нас так, как будто мы обитатели совсем другой вселенной.
На них свободная одежда, предназначенная для любой погоды, такого дизайна и качества, какого не встретишь в свободной продаже, но которую Коко Шанель могла бы сшить специально для них, если бы прожила еще сорок лет.
Это люди, которые могут заплатить, чтобы не общаться с такими, как мы, — что они, собственно говоря, и сделали. И сейчас, когда мы все-таки проскользнули через их мелкую сеть, они считают, что показывать свою досаду по этому поводу ниже их достоинства.
Я делаю шаг вперед и целую Торкиля Хайна в щеку.
— Поздравляю с днем рождения, — говорю я. — И примите наилучшие пожелания от тех членов комиссии, которые все еще остаются в живых. Их уже немного осталось. За последние сутки погибли двое.
Он смотрит на зеленых человечков, которые стоят у гольф-кара.
— Мы тут сочинили песню по случаю дня рождения, — говорю я. — Лабан переложил на музыку резюме прогнозов, которые сделала Андреа Финк. Может, споем? Или отойдем в какое-нибудь более уединенное место?
Он протягивает клюшку молодой женщине. Ее кожа светится горячей охрой. Но в глазах нет никакого тепла. Внешне привлекательная, жесткая женщина, этакая датско-вест-индская версия Кондолизы Райс, твердая как кокосовый орех.
Хайн поворачивается и вместе с ней идет к зданию, мы идем за ними.
Мы поднимаемся в стеклянном лифте. Два нижних этажа пусты, по-видимому, еще даже не обустроены. Но, когда мы оказываемся двумя этажами выше, я вижу, что тут тридцать-сорок человек работают в офисе с открытой планировкой.
Ничего плохого в этом нет. Мне самой не раз приходилось работать в первый день Рождества. Если ты занимаешься экспериментальной физикой, то не стоит думать про выходные. Но эти люди, мимо которых мы поднимаемся наверх, явно не физики. Поэтому стоит задуматься, что именно ими движет.
Лифт останавливается на пятом этаже, у последнего коридора здания. Мы выходим в комнату размером примерно восемь на восемь метров, полностью построенную из стекла, изогнутые стены сходятся в точке на высоте около шести метров над головой.
Из комнаты открывается панорамный вид на гавань Копенгагена, Вен, Мальмё и Фальстербо. Эресунн спокоен, свет режет глаза. Кажется, что отсюда можно увидеть Польшу и Осло, если подойти к телескопу у окна.
В центре комнаты находится предмет, похожий на гигантскую каплю из прозрачного пластика. Я чувствую удивление Лабана и детей, но я знакома с этой конструкцией по десяткам встреч вместе с Андреа Финк. Это чудище является стандартным инвентарем в американских посольствах, откуда, благодаря возрастающей глобальной солидарности и улучшению взаимопонимания между народами, оно распространилось по лабораториям всего мира. Это камера безопасности — из оргстекла, покрытого слоем материала, отражающего электромагнитное излучение. Камера установлена на блоке, который нейтрализует 99,9 процентов акустических колебаний внутри нее. Капсула для конфиденциальных переговоров.
Женщина открывает дверь, мы заходим и садимся. Внутри капсулы стулья дизайна Ханса Вегнера, стол, три компьютера и почти беззвучный кондиционер.
На сей раз Торкиль Хайн не предложил детям прогуляться. Может быть, он уже не надеется, что это поможет. Может, не хочет, чтобы они истоптали его поле для гольфа. А может, в нынешних обстоятельствах уже слишком поздно защищать женщин и детей.
— Я поговорила с Баумгартеном, — говорю я. — Он рассказал о последних заседаниях. Они предсказали конец света. Записи не велись.
Он молчит.
— Они занялись спекуляциями золотом. Не знаю, когда это началось, может, ближе к концу. Но вы потеряли влияние на них. Вы вывели их из-под контроля Фолькетинга. А они потом ускользнули от вас. В итоге, Торкиль: если учитывать все это, думаю, мы можем остаться в Дании. Я возвращаюсь на работу в институт. Дети поступают в хорошую гимназию. Нам выплачивают компенсацию за раздавленный «пассат». Жизнь пойдет своим чередом, как будто ничего не случилось. Кроме одной маленькой детали: нам понадобится охрана. Какой-нибудь человек, который сидит в машине рядом с нашим домом. Первые месяцы он будет возить детей в школу. Что-то вроде нашего друга Оскара. Кто их убил, Торкиль? Случайно не вы?
Он хватается за край стола. Его помощница прижимается к нему плечом. Становится ясно, в чем состоят ее служебные обязанности. Она не делает записи под диктовку, сидя у него на коленях. Ее задача — останавливать его, чтобы он не разгорячился.
У нее это получается. Он делает глубокий выдох.
— В нашей семье
Помощница крепко сжимает его руку. Каким-то сверхчеловеческим усилием он сдерживает себя. Но губы его побелели.