Эффект Сюзан

Скоро настанет время белых ночей. Сейчас уже поздно, но свет не ослабевает. Как будто не хочет покидать этот мир.

— Я думала, ты все раздала, — говорю я. — Но это не так. Ты все упаковала. Чтобы взять с собой на остров в Тихом океане. Твое имя в списке.

Она протягивает мне руку, я беру ее.

— Лабораторное оборудование, Сюзан. Остальное я раздала. Мы бы организовали прекрасную лабораторию, ты и я. Даже коллайдер могли бы там сделать. Я спроектировала небольшую электростанцию. На пятьдесят мегаватт.

— Должно быть, у тебя давно возникла эта мысль.

— У Магрете и у меня. Раньше всех. В конце пятидесятых. Мы пытались уговорить Бора. Но он не понял нас.

Я сажусь к ней на кровать. Я очень устала.

Ее рука совсем ледяная. Я откидываю в сторону одеяло и ложусь рядом с ней. Прижимаюсь к хрупкому, высохшему телу, пытаясь передать ей часть своего тепла.

— Мы могли бы быть там вместе, Сюзан. С нашими семьями, Лабаном, близнецами. Мы могли бы вместе жить в мире великой физики.

Легкая дрожь проходит по ее телу. Когда доходит до дела, никто не хочет умирать, даже она. Я наклоняюсь над ней. Я не могу прогнать этот холод, кажется, он добрался до самых ее костей.

— Разговор с Магрете Сплид был предлогом, — говорю я. — Ты хотела, чтобы мы вернулись домой из Индии, потому что хотела, чтобы я была с тобой. Чтобы забрать нас с собой. На остров Спрей. Чтобы мы были в безопасности.

Она не отвечает. В этом и нет необходимости.

На мгновение я замираю. Испытывая благодарность, отвращение и гнев.

Ощущаю что-то теплое на тыльной стороне ладони, как будто капает свеча. Понимаю, что плачу.

Потом я встаю.

— Я кое-что обнаружила, — говорю я. — За последние несколько месяцев. Чего я раньше не знала. Знаешь ли ты, что глубже всего в человеке, глубже всего в эффекте?

Она молчит.

— Другие люди, Андреа. Самая глубокая часть нас — это другие люди.

Я смотрю на нее в последний раз. В тусклом свете, льющемся из окон, я стараюсь забрать с собой как можно больше воспоминаний о ней.

Потом поворачиваюсь и ухожу.

Когда я выхожу на улицу через калитку в ограде, передо мной возникает тень. Это принц-фигурист.

Если бы его собственной матери пришлось сейчас участвовать в его опознании, то она смогла бы узнать его только по голосу. Еще и форма разодрана в нескольких местах.

Он останавливается и смотрит на меня. Глаза говорят мне то, что не может сказать его лицо.

— Ларс, — говорю я. — Мне сорок три. Я выкормила двоих детей. Мои груди висят, как использованные фильтры кофейной машины. Седых волос становится все больше и больше. Ты движешься вперед, я же приближаюсь к пенсии.

— У Шекспира есть вот такое, в сто четвертом сонете: «Ты не меняешься с теченьем лет…».

Рядом с нами появляется машина. Это катафалк, за рулем Лабан. Он останавливается. Выставляет костыль. Потом ноги. С трудом встает.

— Сюзан. Я написал небольшое музыкальное произведение. О тебе и обо мне. Это что-то вроде серенады. Первая строка — «Для звезд твои глаза — родник желаний».

Он начинает петь. Я иду дальше. Они следуют за мной. Лабан поет — он справа, принц — слева. Выглядят они как инвалиды и, надеюсь, не станут драться.

В некоторых домах люди подходят к окнам и смотрят на нас. Наверное, это действие эффекта.