Эффект зеркала

Но эти двое… Олег и бабушка… Они как будто соревновались в сумасбродстве. Бежать к маньяку и орать через всю улицу? Пожалуйста. Подрезать его и начать хватать его за руки? Будьте любезны. Откуда Айе было знать, что Миша таскает в кармане складной ножик? Хотя… Могла бы и догадаться. Всю жизнь он страшно боялся хулиганов. Олег сказал, в другом кармане был перцовый баллончик.

Она снова и снова прокручивала в голове эту сцену, и с каждым разом все крепче задумывалась о том, что Миша ранил профессоршу не просто так. А эти его слова… «Ты еще скажешь мне спасибо»… Когда Капитан Джек засыпал, Айе казалось, что она снова слышит этот шепот. Что он имел в виду? Ведь он даже не знал о существовании старшего поколения Крюковых в лице доктора психологических наук. Да и потом на все вопросы только пожимал плечами:

 – Не знаю, зачем я это сделал… Да, увидел ее впервые. Нет, ничего такого не говорил…

В глубине души Айя надеялась, что Мишу признают невменяемым. Просто не хотела верить, что ее Миша, ее друг, ее пухлый очкарик может убивать людей сознательно. Ведь он не злой, она это всегда чувствовала… С таким волнением ждала результатов судебно-психиатрической экспертизы… Но вердикт разрушил все: «Вменяем. Отдавал себе отчет в действиях».

 – Тоже будешь читать мне мораль? – спросил он, когда Айя впервые пришла его навестить в изолятор.

Сидел в клетке, выкрашенной дурацкой голубой краской, спокойный, словно ничего особенного не произошло.

 – Миша, почему?

 – Ты ведь не будешь реветь, да? Не надо. Это мое дело, тебя это не должно касаться.

 – Не буду я реветь! – огрызнулась она. – Я никогда не реву. Я просто понять хочу…

 – Бесполезно.

 – Рискни!

Он вздохнул задумчиво и заговорил. Даже спустя годы Айя помнила его историю.

 – Знаешь, что меня всегда бесило? – он сделал паузу, но явно не ждал ответа. – Вот это правило: «уважайте старших». Ты ведь понимаешь, что это бред, да? Ведь человек не становится лучше от того, что состарился. Наоборот, вся дрянь, которую он накопил за жизнь, прет с удвоенной силой. Ну дожил ты до восьмидесяти: сиди и радуйся! Не мешай другим! Но они только и делают, что требуют. Уважения. Послушания. Ухода. Внимания. Требуют и жалуются, жалуются и требуют… Все должно вертеться вокруг них. Вот скажи, что мне сделала моя бабка? Ни-че-го. Она ни разу не сидела со мной, когда я был маленький. Запиралась в своей комнате, читала… Черт ее знает, что она там делала. Главное, чтобы ее никто не трогал. «Мишенька, не шуми, бабушка отдыхает!» «Мишенька, нельзя брать бабушкину кружку…» – передразнил он тоненьким голоском кого-то из родителей. – Ты думаешь, она помогла мне, когда их не стало? Ничего подобного. «Бабушка разволновалась, бабушка в больнице»… Чихать она хотела на остальных. Разволновалась она… Она бросила меня в этот сраный детдом, как мусор, – он закатал рукава, показывая белесые следы от сигаретных ожогов. – Думаешь, я смогу когда-нибудь это забыть?

 – Миша, я…

 – Ты помогла, и я люблю тебя за это. Всегда буду. Если бы не ты, я бы покончил с собой. Я столько раз думал об этом… Но появлялась ты, бойкая, веселая… Может, лучше бы мне было тогда решиться.

 – Не говори так!

 – А разве нет? – он горько усмехнулся. – Тогда бы никто не пострадал, разве нет? Я бы справился. Нет, правда. Я ненавидел бабку, но я бы справился. Я вышел из детдома, я думал начать жизнь. И знаешь, что? «Ты ведь не бросишь бабушку, Мишенька? Она ведь родной человек тебе…» Представляешь, какой я был осел? Так боялся осуждения, что ухаживал за ней. За этой беспомощной лежачей тварью, которая с трудом говорить-то могла, тонула в собственном дерьме, воняла… И все равно требовала. Она – слышишь? – она смела требовать! Миша то, Миша то… Я просто заткнул ее подушкой. От усталости. От злости… Просто не мог и не хотел больше ее выносить. И знаешь, что? Мне не было стыдно. Вот ни фига. Я долго думал и понял, почему: я не убил человека. Я убрал мусор. Вынес помойное ведро.

– Миша…

 – А что Миша?! Разве я не прав? – он хлопнул себя по коленям. – Да любой бы поступил так на моем месте. А потом эта твоя идея с массажем… Я постоянно работал с этими старыми жабами. Мял их дряблые, мерзкие тела и слушал. С чего они решили, что мне интересно их слушать? Они жаловались. Они вспомнили жизнь. Знаешь, где работала Феоктистова, последняя бабка? В детдоме. Слышишь? В детдоме. Всю жизнь она мучила детей также, как наша с тобой Удавка…

Айю передернуло, когда она вспомнила одну из воспитателей. Ту, что любила хватать наказанных за шею, когда орала.

 – Не все такие… – слабо возразила она.