«Очевидно, что самым эффективным действием против Турции является быстрый захват полуострова Галлиполи. Эта операция может быть замаскирована ложными ударами по побережью Сирии, нападением на Александретту или даже на Смирну. Побережье Турции очень уязвимо для военно-морских и десантных операций. Никто не сможет предсказать, в каком именно районе произойдет высадка. Турки не смогут иметь достаточное количество войск в каждой точке предполагаемой атаки. По большому счету, все их позиции одинаково и одновременно уязвимы с моря. Галлиполи открывает дорогу на Константинополь, потеря которого для Турции фатальна»[239]
.Точку зрения Черчилля разделяли многие ведущие политики Соединенного Королевства. Например, военный министр Герберт Китченер считал «военно-морскую атаку на Галлиполи жизненно необходимой». А экс-премьер Артур Бальфур полагал, что успешная кампания в этом регионе поможет, во-первых, разделить турецкую армию на две части, во-вторых, установить контроль над Константинополем и, в-третьих, возобновить экспорт из России и, как следствие, открыть русские биржи.
Не осталось без внимания и решение основной внешнеполитической задачи. Министр иностранных дел сэр Эдвард Грэй указал на то, что в случае успеха этой операции с выбором союзников наконец-то «определятся Болгария и все Балканские страны»[240]
. «Вступление в войну Болгарии, Румынии, Греции и Сербии означает, что на австрийском фланге будет выставлена армия в 1,5 миллиона человек, — добавил министр финансов Дэвид Ллойд Джордж. — Это позволит не только ослабить напряжение на русском фронте, но и косвенно облегчить положение Франции. Мы сможем стабилизировать положение и приступить к новому укомплектованию русской армии»[241].16 марта 1915 года, за два дня до начала генеральной атаки на проливы, на заседании кабинета министров вновь прозвучали аргументы в пользу операции. На этот раз в качестве ключевых преимуществ Герберт Китченер и первый морской лорд сэр Генри Джексон подчеркнули возможность овладения стратегической инициативой в регионе, а Морис Хэнки, занимавший в то время должность секретаря военного совета, заострил внимание на финансовых выгодах в случае успешного завершения кампании[242]
.Учитывая все эти благожелательные отзывы (перспективы и в самом деле открывались завидные), невольно возникает вопрос — почему же Дарданелльская операция, на которую возлагались такие надежды, превратилась в крупномасштабную военную катастрофу и, соответственно, в одно из самых тяжелых политических переживаний для Уинстона Черчилля? Тому было несколько причин. Одна из них, самая главная, заключалась в серьезных ошибках, допущенных на стадии разработки стратегического плана. К ним относятся:
— недооценка сложности поставленной цели;
— переоценка собственных возможностей;
— внутренние конфликты.
Рассмотрим эти ошибки более подробно.
Британское руководство в целом и Черчилль в частности оказались слишком ослеплены перспективами предстоящей операции, чтобы беспристрастно оценить силы противника. Отчасти этому поспособствовала успешная атака индийских войск в ноябре 1914 года с захватом турецкого города Басра. Также окруженным оказался турецкий гарнизон около Курны, городка, расположенного на месте пересечения великих рек Западной Азии — Тигра и Евфрата. Легкая победа сыграла дурную шутку.
«Атака индийских войск оказалась очень важной, поскольку именно по ее результатам мы смогли сформировать мнение о нашем противнике и сделать дальнейшие выводы о готовности турок к сопротивлению, — скажет Черчилль в сентябре 1916 года членам Комиссии по Дарданеллам. — Я признаюсь, что все время, пока велась разработка операции, полагал, что мы имеем дело с плохо подготовленными военными формированиями. И для меня было вполне очевидно, что очень скоро мы уже вступим с ними в переговоры»[243]
.