Эфффект линзы

Заметив, что я на миг замешкался с ответом, Ольшанская отклонилась назад еще сильнее и ее облегающая водолазка поползла вверх, обнажая живот. Будто невзначай, медленно, чуть касаясь, она провела пальцем вдоль боковой мышцы пресса и замерла, наблюдая за моей реакцией. Какого черта?! Она думает, теперь надо мной можно безнаказанно глумиться?! Нет, дорогая, больше никаких красных ушей. Больше так не облажаюсь. Я скептически свел брови к переносице и усмехнулся. В тот момент я не чувствовал ничего из того, на что она рассчитывала, а только раздражение и досаду от воспоминания моего прошлого профессионального фиаско.

— Вика, поверь, это не очень хорошая идея… вести себя так.

— Как?

— Это не красиво.

— Что «не красиво»? Живот у меня некрасивый?

С этим было трудно согласиться. Особенно привлекала внимание эта маленькая блестящая сережка в пупке… От этой мысли тут же пришлось абстрагироваться.

— Ну, какому-нибудь пятикласснику точно понравится! Глянь, сколько их тут бегает…

— А вам?

— Знаешь, если бы я любил, чтобы люди ходили на занятия с голым животом, то и сам бы так одевался. Но, как ни странно, мне нравится, когда одежда соответствует заведению.

Глаза Ольшанской зажглись яростной злобой. Да, Вика, это один-один.

— А, чертова синтетика! — хмыкнула она, одернув водолазку. — Ну, так что насчет консультации?

Ее тон стал значительно менее игривым. Я взглянул на часы.

— У меня есть минут пятнадцать. Можем поговорить.

— Здесь?

— Где тебе удобней…

Боковым зрением она заметила выходящих из кабинета одноклассниц — Лилю Рыбакову и ее подругу, Яну Щепину. Вика приосанилась, будто собиралась толкать речь с броневика. Ага, выступление стало показательным! Я устало закатил глаза.

— Да можно и здесь. Это… Кирилл Петрович… — теперь она говорила намного громче, без мурлычущих низких ноток. — А у вас есть жена?

Я ухмыльнулся. Фу, как грубо… И она думает смутить меня этим?!

— По-моему, ты хотела поговорить о личной жизни…

— Правильно! О вашей! Вы же о моей меня расспрашивали! Ну, так да или нет?

— Вика, это, мягко говоря, тебя не касается, — я заметил, как девчонки около класса вытянули шеи в нашу сторону и внимательно ждали ответа. Что ж, они все равно узнают по своим каналам, какая разница… — Но если уж тебя так интересует, то нет.

Ольшанская улыбнулась уголком губ.

— Хорошо, можно еще один вопрос?

Я приготовился к круговой обороне.

— А сколько вам лет?

И все?!

— Много, Вика, много, — наши взгляды вдруг пересеклись, и я заметил, как она вздрогнула, с интересом ожидая продолжения. — Двадцать четыре зимы уж минуло…

Ольшанская фыркнула и засмеялась.

— Это ж разве много! У меня почти все друзья такие!

Девчонки сделали вид, что абсолютно не обращают на нас внимания, и ушли в сторону столовой. Вика сдунула со лба непослушную крученую прядь и, отправляясь за ними следом, на прощание смерила меня ироничным взглядом. Я выдохнул с облегчением. Наконец-то шоу закончилось.

Маша ждала меня возле кабинета. Наверное, ее удивляло такое неожиданное внимание, но вслух ничего не говорила. Мы, как и на нескольких предыдущих консультациях, уселись за стол и занялись тестами — конечно, она догадывалась, что я делаю это не просто так, но не пыталась упираться. В ней что-то поменялось, я почувствовал, однако она не стала сильнее доверять мне — на любые «неудобные» вопросы девочка отвечала уклончиво, мгновенно заслоняясь от меня волной длинных прямых волос.

Что-то подсказывало мне, что разговорить Машу поможет готика, хотя сама она не носила корсетов и не красила глаза угольно-черным. Я вручил ей мрачную картинку и, пока раскладывал по папкам документы для проверки, попросил повесить ее на стену.

— Нравится?

Девочка покачала головой.

— Я не люблю картинки. Ими всего не выскажешь.

— Думаю, просто нужно уметь их «читать». А что ты тогда любишь?

Маша задумалась.

— Стихи.

— Пишешь?

Она опустила глаза в пол.

— Пыталась как-то. Но сейчас уже нет.

Я внимательно наблюдал за выражением ее лица — мой вопрос взволновал ее, однако тут же это волнение было погребено под маской безразличия.

— Наверное, твой любимый предмет — литература?

Маша еле заметно улыбнулась.

— Не-а. История.

— Почему? — искренне удивился я.

Она бросила на меня быстрый испуганный взгляд, будто колебалась, стоит ли продолжать разговор. Пролетело всего несколько секунд, прежде чем Маша снова заговорила, но я не ожидал таких перемен в ней: будто что-то сломалось внутри и наконец открылось то, что она хранила глубоко внутри.

— Потому что мне не интересно, что будет. В конце концов, это «будет» всегда одинаковое — я стою у окна в коридоре и некому даже смску отправить…

Я почувствовал волну облегчения — она заговорила.

— У тебя совсем нет друзей, да?

Девочка взглянула на меня, как на мучителя, но кивнула. Она медленно опустилась на кресло, вжавшись в него, будто хотела стать меньше.