Эффи Брист

Крампас выразил свое сожаление, то ли потому, чтобы сказать что-нибудь, то ли искренне. И хоть в любовных делах он не останавливался ни перед чем, он был недурным товарищем. Правда, и там и здесь чувства его были поверхностны. Он мог, например, помочь другу и через пять минут обмануть его, эти черты прекрасно уживались с его представлением о чести. Причем и то и другое он делал с большим добродушием.

И вот они снова двигались через питомник: впереди Ролло, за ним Крампас и Эффи, а сзади всех Крузе. Кнута не было.

-- А где же ваш Кнут? Куда вы его подевали?

-- У него сейчас свинка.

-- Только ли сейчас? -- рассмеялась Эффи.-- Судя по его виду, он неизлечим.

-- Что правда, то правда. Но вы бы посмотрели теперь! Впрочем, не надо: свинка заразна, даже если на больного просто смотреть.

-- Вот уж не верю!

-- К сожалению, молодые женщины часто не верят.

-- И значительно чаще верят тому, чему лучше не верить.

-- Камешек в мой огород?

-- Нет.

-- А жаль!

-- Как вам идет это "жаль"! Вы бы, пожалуй, нашли в порядке вещей, если бы я сейчас объяснилась вам в любви.

-- Так далеко, положим, я не хочу заходить. Но хотел бы видеть, у кого не возникло бы такого желания. Мысли и желания пошлиной не облагаются!

-- Это еще вопрос. А кроме того, существует разни-' ца мея:ду мыслями и желаниями. Мысли, как правило,

таятся в сознании, желания чаще всего срываются с уст.

-- Боже, только не это сравнение! --- Крампас, вы... вы...

-- Глупец!

-- Вот уж нет. Снова преувеличение. Нет, вы нечто иное. У нас в Гоген-Креммене все, в том числе и я, любили повторять, что всех тщеславней на свете гусар восемнадцати лет.

-- А теперь?

-- А теперь я скажу, что всех тщеславней на свете майор окружного гарнизона в возрасте сорока двух лет.

-- Два года, которые вы изволили милостиво мне подарить, загладили все. Целую ручку!

-- Вот именно. "Целую ручку!" Это ваш стиль, это по-венски. А венцы, с которыми мне довелось познакомиться в Карлсбаде, четыре года назад, ухаживали за мной, четырнадцатилетней девочкой... Чего мне тогда только не говорили!

-- Надеюсь, не больше, чем следует.

-- А если и так, с вашей стороны неделикатно... впрочем, это мне льстит... Но взгляните туда, на буйки, как они пляшут. Красные флажки давно уже спущены. Знаете, когда этим летом я отважилась приезжать сюда, а это было всего несколько раз, при виде этих флажков я говорила себе: наверное, это Винета *, это выглядывают ее башни со шпилями...

-- А все оттого, что вы знаете стихотворение Гейне.

-- Какое?

.-- Ну это, что о Винете.

-- Нет, не знаю. Вообще я мало что знаю. К сожалению!

-- А еще говорите, что у вас есть Гизгюблер и кружок журналистов! Впрочем, у Гейне стихотворение называется иначе, кажется "Морское видение" или что-то в этом роде. Но он имел в виду, конечно, Винету. Поэт - с вашего разрешения я передам содержание этого стихотворения, -- поэт лежит на палубе, когда судно проходит над этим местом, смотрит вниз и видит узкие средневековые улички, видит женщин в старинных чепчиках, у каждой в руках молитвенник, все они торопятся в церковь, где уже звонят колокола. И когда он слышит этот благовест, им овладевает тоска и желание пойти вместе с ними в церковь, вслед за чепчиками. Тогда он с криком вскакивает и хочет броситься в воду. Но в этот самый момент капитан хватает его за ногу и восклицает: "Доктор, в вас вселился дьявол!"

-- Это очень мило. Я хотела бы прочесть это стихотворение. Велико ли оно?

-- Нет, оно небольшое, немного длиннее, чем- "У тебя бриллианты и жемчуг...", или "Твои лилейные пальцы..."*. -- И он коснулся ее руки.--Велико оно или мало, но какая выразительность, какая сила поэтического мастерства! Это мой любимый поэт, несмотря на то, что я невысоко ценю поэзию, хотя и сам при случае грешу. Но Гейне--совсем другое дело: все у него -- жизнь, особенно много внимания уделено любви, которая всегда остается самым главным. Впрочем, он не страдает односторонностью...

--- Что вы хотите сказать?

-- Я имею в виду, что у него в стихах не только любовь.

-- Ну, если бы он и страдал такой односторонностью, это было бы не так уж плохо. А что у него еще?

-- У него очень много романтики, которая, разумеется, следует за любовью и, по мнению некоторых, даже совпадает с нею. Я лично с этим не согласен. Потому что в его позднейших стихах, которые другие, да и он сам, называли романтическими, в этих романтических стихах бесконечные казни, правда, очень часто имеющие своей причиной любовь. Но все же их мотивы большей частью иные, более грубые. К ним я отношу, в первую очередь, политику, которая всегда грубовата. Например, Карл Стюарт в одном из его романсов несет свою голову под мышкой*, а история о Вицлипуцли* еще более роковая...

-- Чья история?

-- Вицлипуцли. Это мексиканский бог. Когда мексиканцы брали в плен двадцать -- тридцать испанцев, то всех приносили в жертву Вицлипуцли. Таков обычай страны, культ, так сказать; все происходило мгновенно: вспарывали живот, вырывали сердце...