Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

К удивлению, дуэлей не произошло, никто ни с кем даже не подрался. Маяковский сидел в уголке, не пил и даже не возбухал.

В. Розанов

* * *

Писателей встречали. Их набралось десять двухэтажных автобусов. Отель «Амбре-Эдем» был переполнен. Пушкин, Толстой, Чехов, Лермонтов, Гоголь, Булгаков, Достоевский — все, кроме самых одиозных личностей (вроде Булгарина), которым не дали офирской визы. Каждому подарили черного французского бульдога с крыльями. Была экскурсия но Офиру. Но стоял сильный туман. Автобусы включили фары, на головном автобусе установили морской прожектор. Поехали. Посетили Геенну огненную, присутствовали па раскопках Райского сада, осмотрели жилище Адама.

Съезд открыл Крылов Иван Андреевич. Председательствовать предложено было Пушкину, он согласился, но на второй день отказался по нездоровью. Попросили Льва Толстого, но тот отказался без объяснений. Обратились к Тургеневу — он отказался с длинными объяснениями. Уговорили спикерствовать Крылова. Маяковский ближе к перерыву полез на трибуну, стал что-то орать и махать кулаком. Ему свистели, сгоняли, он не уходил. Наконец сонный Крылов поднялся и животом неловко опрокинул длинный стол президиума. Он, как туча, направился к трибуне, где Маяковский уже перестал орать, испугался и уступил Крылову место на трибуне. Крылов сказал речь: «Господа, пора обедать». Все расхохотались, зааплодировали и отправились обедать. От имени Академии наук пышный тост произнес Михайло Ломоносов.

Из репортажа Гиляровского

* * *

На съезд был вынесен вопрос «О современном литературном процессе». Лев Толстой не понял: что означает термин «литературный процесс»? Уголовный процесс над литераторами? Достоевский, Бродский, Даниэль и Синявский, что ли? Ему объяснили, что речь идет о литературоведческом термине, без всякого криминального смысла. Литпроцесс — это общее литературное движение во времени, течение литературы, состоящее из индивидуальных усилий многих (даже всех) здравствующих литераторов. «Не понимаю», — пробурчал Толстой. Ну, например, разъясняли графу, индивидуальный литпроцесс у писателя А. П-ва состоял в том, чтобы проснуться часов в шесть — впрочем, поздновато для дворника, — значит, в пять утра, взять метлу, шланг или, смотря по сезону, лопату для уборки снега и лом для скалывания льда и отправиться подметать и чистить подворье Литературного института. Потом А. П-ов возвращался в свою дворницкую и писал несколько страниц своего очередного «Котлована». Этот роман опасно было отправлять в издательство, даже показывать кому-нибудь. А вот индивидуальный литпроцесс литературного генерала Ф. У-ева: проснуться поздно, после ночного алкогольного заседания с членами Политбюро, облачиться в дорогой костюм с галстуком, вкусно позавтракать-пообедать в ресторане ЦДЛ, выступить на секции прозы, клеймя того же А. П-ова, подписать с издательством договор на очередной двухсоттысячиый тираж своей книги. Итак, у каждого писателя свой индивидуальный литературный процесс. Одни заканчивали этот процесс в подвалах НКВД (Б-ель) или в лагере (М-штам), другие там начинали (С-ицын). Понятно, что речь идет о бытовой стороне литпроцесса, а вот в чисто литературоведческом плане индивидуальный литпроцесс… «Не понятно, — перебил Толстой. — Индивидуальный литпроцесс крайне индивидуален и сводится в конце концов к настроению, к „пи-шется-не-пишется“. Можно ли сказать: „У меня происходит литпроцесс?“ Сумма индивидуальных литпроцессов (А. П-ов плюс Ф. У-ев плюс Б-ель плюс С-цын плюс-все остальные плюс совсем уже неудачливый Вова Шмакодявко) — эта сумма, деленная на количество слагаемых, — это и есть средний общий литпроцесс, или это есть чушь собачья? Нет, это чушь собачья. Да, это чушь собачья. Слабый роман „Плаха“ был объявлен одним восторженным критиком „романом, венчающим второе тысячелетие“. Подразумевал ли критик, что этот слабый роман (у кого не бывает неудач, даже у сильного писателя) венчает „литпроцесс“ двух тысячелетий? Безусловно подразумевал: венчает. „Плаха“ это бриллиант в литературном алмазном венце двух тысячелетий: „Золотой осел“, „Гаргаптюа и Пантагрюэль“, „Дон Кихот“ и „Плаха“. Конец второго тысячелетия».

Панаев и Скабичевский. Литературная газета