Эфиопские хроники XVII-XVIII веков

И здесь оставим мы историю самозванца, пока не напишем ее во время свое. Возвратимся же к прежнему повествованию нашему, где прежде мы упоминали об этом совете относительно похода на Дара, что решил царь с Георгием, сыном раса Анастасия, придя в Гуангут, где постился царь постом сорокадневным, удалившись от людей столицы. А причина царского похода на Дара такова. Прежде, когда ушел он из столицы и пришел в страну галласов во времена государя Аэлаф Сагада, отца его, когда поссорили их люди города злокозненные и извратители приказа, обнаружил он там всех кордида[537], которые оставили христианство и стали язычниками. Были среди них такие, что пришли [к галласам] по собственному желанию, а были такие, которых угнали в полон с женами их и детьми[538]. И говорили они: «О господин наш, царевич! Молим тебя богом неба и земли, чтобы дал ты нам ныне завет, что, после того как воцарит тебя господь бог твой и посадит на престол Давида, отца твоего, выведешь ты нас, не имеющих выхода, и подашь нам христианство, [ныне] христианства не имеющим, и удостоишь нас причастия». Он же дал им завет и сказал им: «Да будет, как вы сказали». И не забыл он этой речи за долгое время и не съел клятвы своей[539], ибо был праведен словом и истинен речью. И потому послал он 14 [миязия][540] Иоанна, главу воинства, с войском большим, то бишь [воинами] кень-азмача Батра Хайля, и гра-азмача Тансе, и паши Иакова, и Аноре, азмача бегамедрского, и Шанке, и цахафалама Амхары, и Иосифа, жан-церара Амбасаля, и наместника Даджа, и Керо, и Кантафа, и галласов Дара, [данных ему] по приказу царскому. И пошли они по дороге на Амхару якобы на самозванца. А еще провозгласил царь указ, гласивший: «Пусть все чава иту, веладж и Загар следуют за Руру туда, куда пойдет он, ибо приказали мы ему нечто». И потому не подозревал никто из людей города, что идет царь в поход, но думали, говоря в сердце своем: «Пробудет он в Аринго до [месяца] сане, а потом возвратится в свой стан в Гондаре».

А царь между тем поднялся из Аринго с расом Фаресом, так что не знал никто из людей города о встрече, [уговоренной] между ним и между Иоанном, главою воинства, которому он сказал: «Ты иди по дороге на Амхару, якобы на самозванца, а я пойду по дороге на Годжам, и встретимся мы там в месте земли Дара». И внезапно объявил он сбор всем чавам Вагары, и Дамбии, и Бада, и Ачафара, и Сарки, и Годжама. И отправился из Аринго 24 миязия[541], и расположился в Ценджуте, и отправился из Ценджута, и расположился в Тамре, и там провел субботу и воскресенье. И отправился из Тамре, и расположился в Иекоранче, и устроил там дневку; и отправился из Иекоранча и расположился в Шена; и отправился из Шена и расположился в Эзате; и отправился из Эзата и расположился в Колала, близ Целало.

Глава. И отправился из Целало, и перешел реку Абай, и расположился в Ваде. И отправился из Вада и ночевал в Зачана, близ Вафита.

Глава. Начался генбот. И отправился [царь] из Зачана, и ночевал в Дабра Верк, и там встретил годжамского нагаша Георгия, сына раса Анастасия, со всеми людьми Годжама. И там царь провозгласил указ, гласивший: «Пусть все люди стана и все чава приготовят себе провизии в этот день на две недели», и повелел отделить и удалить там обоз вместе с азажем За-Манфас Кеддусом, [начальником] справа, и перейти реку Абай по дороге на Энабэсе и встретиться в Дамаско. И еще приказал он, чтобы никто не зажигал огня и не жег светильников после этого дня. И отправился [царь] из Дабра Верк и расположился в Манкоркории, [в местности], называемой Вакар, близ амбы, называемой Энсэляль. И там снова приказал царь, чтобы никто не зажигал огня и не жег светильников, но один человек, называемый имярек, осмелился зажечь огонь и засветить светильник. Услышав об этом, разгневался на него царь и изменился в лице, но стерпел, ибо был он мужем терпеливым, и оставил его до времени, ибо находился на полпути в своем походе. А то, что не упомянули мы имени этого человека, гордого очами (Пс. 100, 5) и жестоковыйного, труждающегося на преступление приказа и не ленящегося на зло, в котором нет пользы, то не потому, что постыжаемся его, но оставили и закончили [здесь], чтобы написать и открыть в свое время, как говорится: «Скрывай речь твою, покуда не придет ее время» и еще говорится: «Скрой, что говорили семь громов» (Апок. 10, 4).