Эфирное время

– Точно не ела? Ни ложки?

Она помотала головой и кинулась во мрак, через рощу, в Батурине.

На веранду тяжело поднялась Ирина, за ней Тихон Тихонович. Купец как будто сгорбился и постарел за эти несколько минут. Он глядел то на умирающего, хрипло, часто дышащего графа, то на дочь.

– Их сиятельство вареньем объелись, – спокойно произнесла Ирина, – я забыла сказать, его много нельзя. В недозрелой ореховой кожуре вредные вещества.

– Михаил Иванович отравлен мышьяком, – сказал доктор, – надо вызвать священника и полицейского урядника.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Ждать Вячеслава Ивановича пришлось недолго. Капитан услышал, как наверху хлопнула дверь, громкий женский голос произнес:

– Ты понял меня, Слава? Если нет «бородинского», возьми «ржаной», но круглый ни в коем случае. И не забудь про аптеку.

– Да, Лелечка, я понял, – мужской голос прозвучал тихо, но отчетливо, и капитан подумал, что акустика здесь как в Консерватории.

Вячеслав Иванович вышел из лифта с матерчатым мешочком в руке, затравленно огляделся, словно почувствовал чье-то присутствие в подъезде, скользнул глазами по лицу Косицкого, но как будто не узнал.

– Вячеслав Иванович, – тихо позвал капитан.

Бутейко застыл, ухватившись за дверную ручку, и медленно повернул голову.

– Простите… чем обязан?

– Вы хотели встретиться со мной.

– Я? С вами? А вы кто?

– Капитан Косицкий.

– Простите, я вас не знаю.

В подъезде было достаточно светло. Секунду они смотрели в глаза друг другу. Старик низко опустил голову. Помпон на детской вязаной шапочке чуть подрагивал.

– Вячеслав Иванович, – тихо произнес Иван, когда они вышли на улицу, – срок давности истек. Вам нечего бояться. Но рассказать надо, иначе он будет все так же приходить к вам каждую ночь. С мешком на голове. Вы хотите этого?

– Я не хочу в тюрьму, – эхом отозвался Бутейко.

– Кто вам сказал о тюрьме?

– Я знаю, вы станете уговаривать, обещать, но Леля предупредила, вам нельзя верить. Вы милиционер, а все милиционеры врут. Леля сказала…

– А своей головы нет? – сочувственно поинтересовался капитан.

– Леля сказала, я сейчас болен. Я правда болен. У меня был инфаркт. Сначала я должен поправиться, а потом отвечать на вопросы чужих людей. Простите, мне надо в гастроном. Всего доброго.

– Вячеслав Иванович, почему вы в больнице не принимали таблетки, собирали их в баночку?

– Ну, я же объяснял, я не могу спать. Стоит закрыть глаза, и он приходит. А они давали мне снотворное.

* * *

На этот раз Елена Петровна Бутейко выглядела еще привлекательней. Казалось, она молодеет с каждым днем. Умелый, тщательный макияж, идеально уложенные волосы. И одета она была вроде бы просто, по-домашнему, но даже Илья Никитич, который плохо разбирался в дамских туалетах, обратил внимание, что брюки и блузка куплены в дорогом магазине и красиво подчеркивают вполне еще стройную фигуру.

«Неужели такая красота в честь возвращения мужа из больницы? – удивился Илья Никитич. – Или ждет гостей? А может, просто так, для себя? Тогда почему же раньше она выглядела как неопрятная старуха? Наверное, из-за смерти сына ей было все равно, как она выглядит. Это вполне понятно. Ну что ж, в таком случае, она очень сильный человек. Чрезвычайно быстро сумела взять себя в руки и привести в порядок».

– Добрый день. Проходите, пожалуйста. Простите, я не одета, – зачем-то со-. общила Елена Петровна, кокетливо поправляя прядку на лбу, – вот, я приготовила для вас кассеты, – она кивнула на обеденный стол, где были аккуратными стопками сложены коробки с аудио и видеокассетами.

– Спасибо, – удивленно кивнул Бородин, – если позволите, я все-таки просмотрю, вдруг там есть копии тех, которые я забрал в прошлый раз. Простите, я пока вам ничего не привез, но обязательно все верну, вы не волнуйтесь.

– Ну что вы, не спешите. Я понимаю, как это важно. Скажите, у вас что, действительно возникли сомнения по поводу виновности Анисимова? Мне казалось, там все очевидно…

– Для суда должна быть полная очевидность, – пробормотал Илья Никитич, к сожалению, я пока не могу поделиться с вами ходом следствия. Извините.

– Но я все-таки мать, – произнесла она с тяжелым пафосом, – я имею право знать, кто убил моего сына, – стало заметно, как трудно ей сдерживать страх и раздражение.

Она старалась изо всех сил понравиться следователю, развеять его подозрения, она щедро дарила ему свои белозубые улыбки, но глаза при этом бегали, то и дело косились на часы. Когда послышался гул лифта, Елена Петровна вздрогнула и покраснела.

Илья Никитич между тем нарочно тянул время, просматривал надписи на каждой коробке, вытаскивал каждую кассету, вертел ее в руках.

– Извините, – не выдержала хозяйка, – вы не могли бы побыстрей? Я должна лечь, я плохо себя чувствую.

– Да, конечно. Простите.

Наконец Бородин аккуратно уложил кассеты в большую спортивную сумку, направился к двери. Хозяйка расслабилась, вздохнула с облегчением. Дверь отрылась, Илья Никитич шагнул за порог, но остановился: