Эфирное время

— Я знал все об этом камне, и вот Кузя, пьяница, совершенно никчемный человек, разворачивает какую-то грязную тряпку, а там брошь графа Порье. Настоящая, не подделка, уж я-то сразу, с первого взгляда могу определить. Он разворачивает и спрашивает: «Вот за это сколько дадите? Вещь дорогая, наследственная». Он мне объясняет, что это вещь дорогая и наследственная! Я подумал, грешным делом, уж не отпрыск ли он графа? Но это ерунда. У Михаила Ивановича Порье детей не было. Оказалось, все просто. Дед этого самого Кузи, крестьянин подмосковного совхоза «Большевик», решил вырыть из земли в своем дворе какую-то каменную дуру, остаток барской беседки. Дело было в самом начале тридцатых. Он хотел выстроить дом, и каменная дура мешала. Стал он рыть и нашел старинную шкатулку. А там брошка с камнем. И совхозник Кузнецов, которому было тогда всего лишь двадцать пять лет, решил, что эта штука принесет ему счастье, такая она была красивая и необыкновенная, и даже каменный фундамент не стал выкапывать. Дом построил в другом месте. А брошь спрятал, никому не показывал, только в старости отдал сыну и завещал внукам хранить, не продавать. После войны семья переехала в Москву, поселок стал дачным. Последний отпрыск семьи Кузнецовых, этот самый Кузя, спился, и ему ничего не было жаль. Брошь с «Павлом» оказалась единственной вещью, которую он мог продать. И вот он стал ходить по ювелирным магазинам, но все боялся, что подумают, будто украл. А когда я подошел к нему во дворе магазина, он решился. Однако ведь передумал потом, как стал нам с Лелей рассказывать семейную легенду, расчувствовался, сказал, что, пожалуй, продавать не станет, мол, забирайте назад ваши деньги, отдавайте мою вещь. И как будто нарочно, происходило все это в Серебряном бору, в укромном, безлюдном месте. Мы ведь пригласили его на шашлыки, хотели отпраздновать покупку. Вечер был душный, мы выпили, и когда он стал ныть, требовать брошь назад, мы не выдержали. Я кинулся на него, повалил, Леля накинула ему на голову пакет… Когда мы поняли, что произошло, быстро все убрали, труп оттащили в кусты, потом только сообразили, что никто нас не видел, и ни одна живая душа не знает. Леля сразу сказала мне: забудь. Ничего не было. Но я не мог. Каждую ночь, все эти годы, он ко мне приходит. И вот он забрал Артема. Леля говорит, надо жить дальше. Когда все кончится, мы уедем.

— Что кончится?

— Следствие, суд.

— И куда же вы собираетесь уезжать?

— Наверное, за границу. Мне надо думать о своем здоровье. Мне надо лечиться, и тогда он перестанет приходить ночами. А вам я ничего не рассказывал, — Бутейко резко поднял голову и посмотрел на капитана совершенно другими глазами, ясными и пустыми, — если вы думаете, что все это я повторю для протокола, то ошибаетесь. Мне казалось, станет легче, но не стало, ни капли. Вы не священник, чтобы я вам исповедался. Вы мне этот грех отпустить не сумеете.

— Это верно, я не священник. Однако вы позвонили мне на пейджер, вы хотели встретиться со мной, чтобы все рассказать. Где же эта брошь?

— Какая брошь?

— Перестаньте, — поморщился Иван, — вы храните ее дома, в тайнике? Или где-то в другом месте? Кто заказал и купил у вас копию? Кто и когда?

— Теперь в аптеку, — произнес Вячеслав Иванович, растерянно озираясь по сторонам, как человек, который только что проснулся в незнакомом месте, — там надо по рецепту…

— Я провожу вас.

— Спасибо.

До аптеки шли молча. Капитан опять придержал двери и остался ждать на улице.

— Можно взглянуть на лекарства? — осторожно спросил он, когда Бутейко вышел.

— Да, конечно.

Капитан заглянул в маленький аптечный пакетик. Галоперидол и седуксен в таблетках, аминазин в ампулах, три упаковки с одноразовыми шприцами.

— Леля сама делает вам уколы?

— Да. Она умеет, совсем не больно.

— И давно?

— Второй год.

— А кто выписывает рецепты?

— Она, Леля. У нее есть бланки с печатями. Она ведь работала в районной поликлинике. Она врач-невропатолог. Ушла на пенсию три года назад по состоянию здоровья. Но на самом деле она здорова, просто не хотела работать бесплатно.

— Понятно. А идея уехать возникла сейчас, после смерти Артема, или раньше?

Бутейко остановился так резко, что чуть не упал.

— Какая идея? Куда уехать? Я вам об этом ничего не говорил!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Разминая крепкие, накачанные телеса очередного клиента, Вова думал о том, что скоро работа кончится и начнется настоящая жизнь. Клим на этот раз приехал надолго и всерьез, у него большие планы.

Телеса у клиента были чистые, без наколок, но с множеством крупных выпуклых родинок. Это усложняло работу. Заденешь такую родинку ногтем, и у клиента может начаться заражение крови.

Клиент был приезжий, из Сургута, представился Петром Петровичем. На вид ему было чуть за тридцать. Покряхтывая и постанывая от удовольствия, он поделился с Вовой своей проблемой: ему надо было красиво потратить за три дня в Москве пять тысяч баксов.