Эфирный вихрь

Прибавьте к этому еще шум от паровых турбо-динамо, жужжанье теплодвигателей, фырканье передаточных ремней и мое воспоминание об испуганном лице старика. Замечание о поэзии и рыбной ловле прозвучало здесь так странно, что я невольно улыбнулся возникшему в воображении контрасту.

— Поменьше увлекаться поэзией, — сказал я, с презрением оглядываясь кругом. — А побольше нефтью, углем, силами и разными там скоростями… Что же, много я бы выиграл от этого? Отказаться, как ты, от радостей зелени, от милого синего неба, от сияющих и пышных облаков, от запаха сена, от задумчивых всплесков маленьких волн, катящихся с веселым звоном по золотистым пескам отлогого берега. Поменьше бы этого, а побольше чего? Интегралов? Тумана? Сырости? Ты осуждаешь мою рыбную ловлю. А представляешь ли ты себе эту тихую торжественность раннего молочно-розового утра, когда матовая поверхность озера кое-где блестит яркими серебряными морщинками. А синие дали… А шелест камышей… А спокойная ясность великих образов и благородных замыслов, посещающих только ясную душу, и только под чистым небом… А наслаждение воссоздавания на бумаге и в слове оттенков и контуров виденного, и при свете лампы и звезд, когда из сада слышны песни птиц, — мудрые поиски красок и осторожный выбор эпитетов… А здесь, в этой смрадной темноте, что можно здесь создать, что можно дать, что взять? Здесь теряешься, здесь становишься маленьким и ничтожным — каким там царем природы, — рабом нефтяных колодцев.

— Ну нет, — ответил брат. — Если уменьшить свои размеры, в простом, геометрическом смысле, можно и здесь, даже здесь в особенности, найти широкий простор для духа… и для многого другого. Не трогай руками, здесь смазано салом. Идем сюда, в эту дверь. Тут будет больше места. Даже самая маленькая комната может оказаться бесконечно большой. Например, если каждый шаг по направлению к середине ее будет в два раза меньше предыдущего.

— Ну, в этом я вижу мало величественного, — сказал я, становясь рядом с братом перед небольшой дверью, которой я раньше не замечал.

— Ты еще этого не рассматривал близко, — ответил он, поворачивая ключ.

4.

После шума и света машинного отделения жуткая тишина и полный мрак нового помещения поразили меня. Брат вошел туда первый и повернул выключатель. Комната ярко осветилась. Когда я переступил порог, он тщательно закрыл за мною дверь. Оглядевшись кругом, я не увидел ничего замечательного. Даже больше: в этом небольшом кубическом помещении не было вообще ничего, кроме голых каменных стен да нескольких электрических лампочек, отражавшихся на их влажной и серой поверхности.

— Ну, что же? — спросил я.

— Подожди, — сказал брат и, вглядываясь внимательно в меня, добавил:

— Я хочу, чтобы ты сам заметил. Интересно, как это подействует на твои нервы.

Я снова стал рассматривать голые стены, по которым медленно стекали капли воды, точно слезы дождя по стеклам окон. За стеною все слышнее становились звуки, будто кто-то торопился, неустанно и вечно стремясь куда-то. Казалось, какие-то звери, очень большие и усталые, тяжело дышали, будто долго и издалека бежали и теперь расположились на отдых. Но в комнате все-таки было пусто. Я решил, что брат просто хочет проделать психологический опыт, окружив меня непривычной обстановкой. Я улыбнулся своей догадке, но, встретив удивленный взгляд брата, решил пойти навстречу его желанию и заняться анализом собственного настроения… Положительно меня гипнотизировал этот человек, к которому я всегда питал столь безграничное уважение. Его серьезность, оттененная монастырским однообразием пустой комнаты, начала передаваться мне. Действительно, как эти границы сосредоточивают. С запасом солнца и неба в душе, уединившись здесь на месяцы и годы, сколько можно создать удивительного. Эти каменные оковы для тела, они как будто вовсе не стесняют духа. Не оковами, а крыльями, каменными крыльями могут служить они ему. Я снова взглянул на брата, знаменитого отшельника этих гранитных и электрических пустынь. Его высокая фигура, бледное лицо и темные, серьезные глаза выражали нетерпеливое ожидание.

— Ничего не видишь. Здесь целый мир перед тобой. Неужели все и всегда так равнодушно проходят мимо бесконечности, едва не касаясь ее? Посмотри сюда, в середину.