Эфиррия

Туманная дымка распалась и превратилась в жгуты, которые обхватили ноги Эвелины, разводя их в стороны, закидывая на подлокотники, зафиксировали её руки, отчего она оказалась раскрыта, беззащитна. С трудом удерживаемый всхлип всё же сорвался с её губ и она, услышав от супруга: «Ну что ты… не надо слёз, милая», – зажмурилась.

– Смотри в зеркало! – сразу же последовал приказ. Резкий, не терпящий ослушания и девушка послушно распахнула глаза, глядя на своё беспомощное отражение.

Дальше происходило то, чего Эвелина и предположить бы не могла – жгуты эфира повинуясь воле Кристэна начали мягко, медленно скользить кончиками по её телу. Словно невидимый любовник лаская прикасался к ней. Девушка пыталась повернуть голову, чтобы посмотреть на стоявшего сбоку мужа и не смогла – один из жгутов зафиксировал подбородок, удерживая, не позволяя.

– Вот так, Лина, смотри и запомни на всю жизнь – ты моя! Вся. Твоё тело, твоя душа. Ты вся принадлежишь только мне!

Кончики жгутов настойчивее скользили по телу Эвелины, ласкали грудь, жаля крохотными разрядами шипящей энергии соски, дотрагивались между ног до раскрытых складочек, иногда надавливая на самый сокровенный узелочек. Какой бы стыд и унижение не испытывала Эвелина, как бы ни противилась, но увы – тело предавало её. Дыхание участилось, грудь вздымалась, а между ног пылало и горело, жаждало продолжения странной, страшной ласки.

Стиснув зубы, Эвелина заворожено смотрела на своё отражение, и это ещё больше подогревало вскипающее желание. Не выдержала – застонала и выдохнула:

– Прошу тебя… Крис.

– Просишь? О чём же?

Но Эвелина не ответила, только ещё один стон сорвался с губ, когда кончик жгута, дразнивший лаской между ног, вдруг отодвинулся, выписывая круги рядом с пылающей горошиной клитора.

– Я тоже просил тебя, Лина. Не так ли? – продолжал Кристэн и, если бы Эвелина могла связно думать, услышала – как в его хриплый от сдерживаемого желания голос скользнули нотки горечи. – Ты ослушалась. Ты промолчала, утаила. Но ты должна запомнить, – голос Кристэна налился злостью и в этот момент жгуты приподняли над креслом Эвелину, резко опустили вниз, принуждая встать на колени: – Ты моя! Ещё одно ослушание и наказание тебе не понравится. Ты меня поняла?

Трясясь как от озноба, девушка пересохшим горлом вытолкнула: «Да», – и опустила голову. Ей хотелось продолжения. Стыдилась того, что готова умолять супруга, чтобы он дал ей наконец разрядку, но сдержалась. Собрав крохи гордости – молчала.

– Ты свободна, Лина, – бесстрастным тоном произнёс Кристэн и жгуты эфира развеялись, словно их и не было, отчего Эвелина едва не рухнула на пушистый ковёр. – Иди к себе – равнодушно отвернулся.

Эвелина с трудом поднялась на подрагивающие ноги и чуть пошатываясь, направилась к межкомнатной двери в свою спальню.

Только упав в кровать и уткнувшись в подушку, она наконец дала волю слезам. Захлёбываясь рыданиями, не слышала, как отворилась дверь и не знала, что муж смотрел на её подрагивающие плечи. Стоял, сжав кулаки, а в глазах плескалось сочувствие, горечь и искорки боли. Не видела – как он качнулся вперёд, готовый наплевав на гордость, на задетое эго, пойти к любимой, утешить. Но всего лишь мгновение длилось эта слабость и Кристэн так же бесшумно, как и вошёл, покинул спальню жены.

Глава 11

Обняв промокшую от слёз подушку, Эвелина устремила невидящий взгляд в окно, за которым моросил дождь. Природа, словно проникнувшись её настроением, вторила девушке, роняя слёзы с неба.

Дыхание Эвелины ещё срывалось на всхлипы и внизу живота немного ныло от неудовлетворённого желания, которое разжёг в её теле муж. И вот за это чувство неподвластной жажды, за то, что не смогла возобладать над своим телом и позорно сдалась под извращёнными, порочными ласками, что стонала, металась и готова была умолять Кристэна, чтобы он продолжил – ей было до жути стыдно.

«Благостные… – всхлипывала девушка, – какая же я слабая! Никчёмная во всём! Я не могу зачать, я страшусь общества, я не умею преподнести себя достойно мужу, и дара у меня практически нет. И сама… сама всё испортила! Я ведь должна была рассказать Крису о встрече с Вистаром, обязана была! Тогда бы не случилось всего этого позора и сейчас… сейчас бы нежилась в его объятиях», – металась Эвелина в самобичевании. Казалось бы, слёз уже не осталось – выплакала, но в горле опять запершило, и по щекам вновь скользнули капельки солёной влаги.

Ей было одиноко. До безумия хотелось с кем-то поделиться, выслушать совет и почувствовать утешающие объятия. Но она была одна. Ни одной близкой подруги у Эвелины не было. Только с камеристкой иногда делилась своими переживаниями, да с нянечкой, но та увы – жила далеко, а с прислугой подобными терзаниями не делятся.