Егерь

Очнулась та не сама, прохожие появились, которые сразу подбежали и, хлопая её по щекам, заставили очнуться. Та слабо улыбаясь, извинилась за доставленные неудобства, пожаловавшись на солнце, что печёт сегодня, после чего встав на ноги, сказала, что чувствует она себя хорошо и в помощи не нуждается. Ну да ладно, жить ей осталось не больше часа, а я поспешил в их квартиру, ключи у меня были в кармане. Там смыл грим, переоделся в одежду сына деканши, его документы были при мне, и направился к зданию НИИ, где стал оформлять документы на отпуск. Сперва зашёл, конечно, к заведующему отдела, тот подписал, а потом и в бухгалтерию. Особо я не привлекал внимания, держался неуверено, как и хозяин документов, со всеми был вежлив, в общем, роль сыграна была хорошо, раз никто не обратил на меня внимания. Да и не было тут друзей у Вострикова. Я заранее выяснил, где работает парень, нашёл схему здания НИИ, чтобы не заблудится, подпоил его сослуживца и у пьяного выяснил много подробностей. Особо Вострикова на работе серьёзно не воспринимали, что мне и было нужно, так что оформление отпуска много времени не заняло, но довести до конца его я не успел.

Тут меня и нашли, заведующий сам зашёл в бухгалтерию, где я как раз был и, отведя взгляд в сторону, сказал:

— Миша, звонили с работы твоей матери. Она умерла, я сожалею. Сегодня можешь не работать, считай у тебя отгул.

Бухгалтер что меня оформлял, сориентировался сразу. Как я сгорбился, приняв такой удар, она быстро затараторила:

— Ты иди, я всё закончу. А завтра зайдёшь в кассу и получишь отпускные.

— Хорошо, — тихо пробормотал я убитым голосом. — Спасибо.

Заведующий положил руку мне на плечо, сжал её, поддерживая и спросил, нужна ли какая помощь.

— Нет, я сам, спасибо.

Так же спокойно покинув здание НИИ, охрана меня пропустила, документы были в порядке, а пострижен я был точно так же как и реальный сотрудник, поймал такси и поехал к университету. Там мне сообщили, что мать умерла от сердечного приступа прямо во время совещания при десятке свидетелей, она уже давно на сердце жаловалось. Милиция была, но лишь запротоколировала смерть, а тело уже увезли в больницу. В университете меня уверили, что берут похороны на себя, всё сделают, как полагается. Я же ходил с убитым видом и лишь молча кивал, едва сдерживая слёзы. Так что долго меня не мурыжили и отпустили домой. Понимаю, что со стороны всё это выглядит цинично, но такова жизнь. Если бы не эта семейка, я бы жил по-прежнему и бед не знал, а раз влезли в мою жизнь, хоть и не вольно, имейте мужество отвечать. По крайней мере, я знал точно, в инсценировке моей смерти они играют первые роли.

В квартире Востриковых я снова сменил внешний вид и, покинув её, на машине добрался до садового товарищества. Машиной я пользовался свободно, хозяин в длительной командировке на Урале, он геолог, пожилая мать водить не умела, так что, сколько захочу, столько и буду ездить.

Востриков меня встретил испуганным взглядом. Он прижался к стене и тут же спросил:

— Что это всё значит, я арестован, это камера? Но я не Соколов, сколько раз можно говорить?

Подойдя, я присел рядом с ним на корточки и, глядя в глаза сказал:

— Я знаю, что ты не Соколов, потому что Соколов — это я.

Тот был хоть и хлюпком, но отнюдь не дурак. Задумавшись, он спросил:

— Что вы хотите сделать?

— Видишь ли, меня ищут, причём по твоей вине. Если бы ты не был так на меня похож, той бы ситуации не сложилось, но ты всё же вмешался в линию моей судьбы и должен за это ответить. Мне дали пятнадцать лет, но сидеть я не хочу, а раз всё произошло по твоей вине, хоть и косвенно, как ты понимаешь, кто-то сесть должен. Я предлагаю это сделать тебе.

— Я не хочу, — тихо заскулил тот.

— А меня это не волнует. Или сядешь, или я убью тебя и твою мать. Подумай до завтра, у тебя есть время, а пока нужно сделать некоторое дело, которое я пока не могу оставить на потом.

Я успел подготовить подвал к содержанию пленника. На бетонном полу валялся старый матрас, сверху брошено одеяло, подушки не было, да и обойдётся. К скобе тот был пристёгнут наручниками, однако, до ведра с крышкой, так называемой параши, дотянуться он мог. С другой стороны кастрюля с водой, судя по уровню, он уже попил, и сухпай, нарезанный хлеб с сырками в фольге. Хватит ему и этого, нечего баловать.

В другом углу подвала, до которого Востриков точно не дотянется, стоял небольшой столик, можно сказать ящик. Я его перенёс к нему, и достал из портфеля несколько листов и коробочку.

— Ну что, отпечатки пальцев у тебя снимали? Вот и замечательно, сейчас снова проведём эту процедуру.

Бланки у меня были те что надо, специальные, чтобы вкладывать в уголовные дела или в личные в архиве, так что, открыв коробочку я стал макать пальцы Вострикова, пачкая их самой обычной типографной краской, коей и пользовались в милиции и в конторе, снимая отпечатки пальцев. Мне нужно было четыре бланка, но я сделал восемь, чтобы запас был. Сверху было свободное место, чтобы внести данные владельца отпечатков и фотографию, но этим я решил заняться позже.