Егерь (СИ)

Многострадальное надплечье взрывается болью столько яркой, что перед глазами плывут круги. Меня бросает в холод, а из горла рвётся хрип. Падаю и, скосив глаза, вижу, что в теле недостаёт солидного куска. Безобразно торчат наружу края огнестрельной раны. Щедро хлещет кровь. Уши запоздало регистрируют звук выстрела. Глаза лихорадочно ищут винтовку, которая, сука эдакая, улетела аж на пяток метров прочь.

В каком-то животном движении ныряю за поилку перед конюшней. Та тут же гремит от очередного выстрела и окатывает меня фонтаном воды. Отфыркиваюсь, судорожно провожу по лицу, сметая мокрую грязь и кровь.

Буквально на секунду выглядываю и ловлю шагающую фигуру. Хаос плещущих теней мешает рассмотреть лицо, но я вижу в её руках револьвер. Массивный грёбаный револьвер.

Еле успеваю отшатнуться, потому что перед лицом свистит пуля, вдребезги разнося деревянную бочку с дождевой водой.

Бой вокруг дома не стихает, но им не до меня. Спасение рук утопающих…

От поилки до входа в конюшню чуть меньше десяти метров. С той позиции, откуда в меня стреляли, это место прекрасно видно. За исключением парковки, где бросает свой пикап Хейли — дочка владельца ранчо. Тому обмудку с револьвером придётся пройти мимо машины, и на несколько секунд она скроет меня.

Выглядываю одним глазом, фиксируя угрозу. Пять секунд.

Они тянутся неимоверно долго, я даже успеваю занырнуть обратно в пучину боли. От развороченного плеча распространяется противная слабость. Потерял много крови.

Пора.

Срываюсь и бегу так быстро, что ноги почти не касаются земли. Спасительное нутро конюшни так близко. Слева проносится металлический фонарь, и от него идёт звонкий грохот. Что-то бьёт меня со всей дури в бок. Сносит. Скольжу по сену, устилающему деревянный пол.

В недоумении рассматриваю сквозную дыру в боку. Из неё пробивается фонтанчик крови. Запоздалая боль, как мешком, шарашит по голове. В глазах пляшут алые круги. Не могу вдохнуть. Сломано ребро. Возможно несколько. Я чувствую, как ворочаются осколки в ране.

Ползу, пытаясь скрыться за любой преградой, а позади мерный стук шагов.

И голос. Знакомый ублюдочный голос с хрипотцей.

— Ты же приглашал меня на танец, русский. И я пришёл.

Крепыш подходит слегка вальяжно, раскручивая на указательном пальце чёрный револьвер.

Пижон драный.

Оружие имеет какую-то необъяснимую странность, но мне некогда на нём концентрироваться.

Никогда у него такой пушки не видел. Обновка? Или из запасов Кормака?

— Какого хрена? — выдыхаю я. — Мы не были друзьями, но ты совсем крышей поехал? Или это из-за Хейли?

При имени рыжеволосой красотки Джейк морщится.

— Нет, Джордж, — тянет Говнюк. — Или мне лучше сказать Егор?

Откуда?!

— Ты у нас крутая шишка, да? Весь мир знает сурового Егеря! — передразнивая, произносит он.

И снова моё лицо вытягивается в удивлении.

— Весь мир? Что за хрень ты несёшь?

Но Джейк уже сорвался с резьбы. Он не слышит меня. Ходит на месте и почти выкрикивает каждую фразу.

— Мы не жили, а выживали! Ели насекомых. Боялись каждого шороха! — его зрачки расширяются, как у наркомана, а голос скачет. — На нас охотились! Моего отца сожрали живьём у меня на глазах! И где был наш всемогущий Егерь? — слова вылетают изо рта вперемешку со слюнями и рыком. — Играл в шерифа! В политика! Ты не достоин этой силы!

— Ты под крэком, что ли? — даже сквозь боль от двух пулевых ран, меня не покидает ощущение сюрреалистичности происходящего, какой-то дикости.

Вместо ответа его сапог вбивает моё лицо в землю. Чувствую, как ломается нос, сворачиваясь набок. В ушах белый шум, а рот наполняется кровью. Она стекает в горло, и я начинаю задыхаться. Моя левая ладонь касается чего-то холодного, промораживая пальцы. Отплёвываю юшку, с трудом разлепляя глаза.

Говнюк остановился, а дуло его чёрного револьвера уставилось мне меж глаз.

— Ты делал много громких заявлений, Егерь, но в конце так и не выполнил их, — теперь он звучит глухо, безжизненно. — А раз не справился ты, кому-то другому придётся взять силу в свои руки. Почему бы не мне?

В глазах двоится, и мне кажется, что тень Джейка обретает плотность, множится. Мои пальцы обхватывают нечто холодное и металлическое. Если суждено сдохнуть, я сделаю это в бою, как Олли, а не на коленях, моля о пощаде.

Взводимый курок щёлкает, как кнут. Резко и оглушающе.

— Ты мне никогда не нравился. Скажешь что-нибудь на прощание? — лёд промораживает слова Говнюка.

В его глазах ненависть, и я наконец понимаю, что это что-то личное.

Ощерившись, облизываю кровь на зубах, и отвечаю:

— Да. Приятного аппетита.

Джейк ловит моё мимолётное движение глаз, уставившихся ему за спину, и начинает разворот, но монстр быстрее. Шрам на его харе мелькает в тусклом свете качающегося фонаря.