Егерь: заповедник (СИ)

— Зачем тебе Катю беспокоить? Расстроится девка. А бабы в расстройстве знаешь, какие? Я на прошлой неделе курам траву рубил в корыте и сечкой по пальцу зацепил. Так моя Марья на всю деревню крик подняла. Я не рад был, что и сказал ей.

— Сочувствую, — не выдержав, улыбаюсь я.

— Бабы — они бабы и есть, — не сдается председатель. — Идем-ка в сельсовет. Посидишь там, а я пока Трифона разыщу. Он тебя и перевяжет.

Трифон — главный врач нашего медпункта. Удивительный человек — когда-то он работал хирургом в одной из больниц Ленинграда. После смерти пациента уволился и ушел жить в лес. Вырыл себе землянку неподалеку от Елового озера и прожил там в одиночестве три года.

Деревенские бабульки считают его знахарем. Трифон, и в самом деле, умеет лечить не только лекарствами. Моего отца он вылечил, когда от него уже отказались лучшие врачи.

— Идем, — настаивает Федор Игнатьевич. — А Кате потом скажешь.

Я качаю головой.

— Брось, Федор Игнатьевич.

Но упрямый председатель молча сует мне в руку ключ от сельсовета.

— Я за Трифоном. Кажись, он к старику Худоярову пошел, я видел. А ты жди в сельсовете. Потом спасибо мне скажешь.

И он целеустремленно шагает по улице к дому Худояровых.

Вот, и что делать с таким упрямцем?

Я дожидаюсь, пока Федор Игнатьевич скроется из вида, и иду прямиком в медпункт.

Что за детские игры, в самом деле?

* * *

Когда я разматываю повязку, глаза Кати испуганно округляются.

— Кто это тебя так?

— Лиса, — признаюсь я.

Вопреки мрачным прогнозам председателя Катя и не думает ругаться.

Она быстро промывает укус перекисью, накладывает марлевый тампон с белой пахучей мазью и накрепко бинтует мне руку.

Светлая челка падает Кате на глаза, и Катя привычно сдувает ее в сторону.

Мазь приятно холодит, унимая боль.

— Надо укол делать, — говорит Катя. — И не один, а целый курс.

— Знаю, — морщусь я.

— Хорошо, что вакцина есть^[1]. Иначе пришлось бы тебя в райцентр везти.

Катя очень старается говорить строго. Заметив это, я улыбаюсь.

— Спасибо, Катюша!

— За что? — удивляется Катя.

— За то, что не ругаешься.

— Так ведь ты не нарочно сунул руку лисе в пасть. Так получилось.

Катя сама расстегивает на мне рубашку. Потом набирает лекарство в шприц.

— Будет больно.

— Ничего, потерплю, — еще шире улыбаюсь я.

И терплю — только прикусываю губу, когда иголка втыкается в кожу.

— Вот и все, — говорит Катя, протирая место укола ваткой, смоченной в спирте. — Следующий укол — послезавтра. А теперь рассказывай — как тебя угораздило?

Пользуясь тем, что кроме нас в медпункте никого нет, я обнимаю Катю за талию и притягиваю к себе.

— Андрей! — притворно возмущается Катя. — А если кто-то зайдет?

— И пусть, — улыбаюсь я, целуя ее.

— Кгхм!

На пороге кабинета топчется смущенный Федор Игнатьевич.

Катя мгновенно вырывается из моих рук, краснеет и гремит какими-то медицинскими инструментами.

— Андрей Иванович, ты это… перевязался уже? — спрашивает Федор Игнатьевич. — Дай-ка мне ключ от сельсовета. Ума не приложу, зачем я его тебе отдал.

— Случайно, наверное, — улыбаюсь я.

— Ага, — подхватывает Федор Игнатьевич. — Случайно. Катюша, здравствуй!

Он делает вид, как будто только что увидел Катю.

— Здравствуйте, Федор Игнатьевич, — не поворачиваясь, отвечает Катя.

Председатель вопросительно кивает мне, указывая глазами на Катю.

— Не ругалась? — еле слышно шепчет он.

Я молча показываю ему большой палец.

Глава 2

Пару дней спустя я солю веники.

Веники, связанные из молодых веток осины и ивы, висят у меня под навесом. Я заготовил их, чтобы зимой подкармливать зайцев. Веники уже подсохли, и теперь их надо просолить.

Всем копытным зимой нужна соль — она восполняет недостаток минералов.

Я приношу таз с горячей водой и высыпаю в него две килограммовые пачки соли — обычной, из магазина. Потом окунаю в крепкий рассол попарно связанные веники.

Ноздри щекочет горьковатый запах распаренных листьев.

— Андрей? — слышу я знакомый голос за спиной.

Собаки взрываются лаем.

Я оборачиваюсь — у калитки стоит Валера Михайлов, один из наших охотников. В позапрошлом году мы с Валерой добирали раненого кабана.

— Заходи! — кричу я, перекрывая собачий лай.

— Андрей, у меня к тебе дело, — поздоровавшись, смущенно говорит Валера. — У сына скоро день рождения.

Его сын Ваня учится в одном классе с моим младшим братом.

— Ты лицензии на кабана обещал.

— Хочешь сводить сына на охоту? — спрашиваю я.

— Нет, — смущается Валера. — Мяса бы надо.

Я протягиваю ему мокрые веники. Валера вешает их на длинную жердь, а мне подает новую пару.

Лицензии на кабана может выдать только председатель охотобщества Тимофеев. Я напоминал ему, но Александр Сергеевич, видно, закрутился и забыл.

— Прямо сейчас схожу в сельсовет, позвоню Тимофееву, — обещаю я Валере. — Будут лицензии.

— Спасибо! — радуется Валера.

Я выливаю на последний веник остатки соленой воды. Споласкиваю таз и переворачиваю его вверх дном — сушиться.

— Идем!

В Черемуховке одно-единственное административное здание — длинный, одноэтажный деревянный дом в центре деревни. С одной стороны в нем располагается дирекция совхоза. С другой — сельсовет и опорный пункт милиции.