Египетские мифы и мистерии

Тот, кто в настоящее время, будучи теософом, изучает то, что может дать материальная наука, кто хочет погрузиться и изучить материальный мир, тот поступает хорошо. Можно многому научиться из чисто материальных исследований. То, что мы там находим, мы можем пронизать чистым духом, который может дать теософия. Это ничто иное, как клевета на теософию, когда говорят, что она только фантастическое мировоззрение. Она может стоять твердо и прочно на почве всякой реальности. И это было бы лишь самым элементарным началом теософии, если бы хотели погрузиться в относительно шаблонное познание высших миров. Дело не в том, что теософ должен только знать вещи и внешне научиться теософическим понятиям; дело не только в этом. Дело в том, чтобы эти учения принесли бы плод в человеке, — в том, чтобы истинные теософические учения проникли в его повседневную жизнь.

Дело не в том, чтобы проповедовать, что теософия является перевоплощением общего братства. С подобной же фразой можно было бы обратиться к печке: «милая печка, твоя задача, нагревать комнату. Исполняй свою задачу» Того же самого достигают учения, даваемые подобными фразами. Дело в средствах. Печка останется холодной, если я лишь скажу ей, что она должна стать теплой. Она станет теплой, если в ней будет топливо. Что является топливом для современного человека? Духовная жизнь. Нельзя успокоиться на «всеобщем братстве». Нужно дать топливо. Братство возникает тогда, когда, подобно цветам растений, люди обращаются к духовному Солнцу.

Некоторые говорят, что дело вовсе не в том, что жила Е. П. Блаватская. Теософия сама является «братством». Люди, говорящие так, лишь упускают из виду то, что не было вообще теософического общества, если бы не жила его основательница.

Дело в том, чтобы те вещи, которые мы прозрели, не остались для нас лишь теоретическим учением, но стали бы силой в наших душах. Они могут дать импульсы каждому человеку в практической жизни. Люди, которые теперь с известной насмешкой смотрят на теософию, чувствуют себя выше «фантастических учений теософии». Нужно держаться фактов. Могло бы легко случиться, что теософ, если бы он, благодаря жизни в теософии, становился не сильным, а малодушным, усомнился бы в своей твердости и энергии, видя как теософию абсолютно не понимают те, которые должны бы понять ее, следуя вере в авторитет.

Наше время легко смотрит свысока на то, что египтяне называл своими богами. Про это говорят:» несущественная абстракция». Современный человек гораздо более суеверен. Он привязан к другим богам. Если верующий не молится им и не почитает их, то он склоняется перед ними как раб, не замечая, что понуждает его.

Мы должны всегда помнить, что, расходясь, мы не должны унести с собою суммы истин, но мы должны взять общее впечатление, — впечатление чувства которое всего правильнее принимает форму, известную теософу как волевой импульс к внесению теософии в жизнь и к ничем ненарушимой твердости /в теософии/. Представим себе одну картину. Теперь так часто слышишь: «Ах, эти теософы, они в своих ложах выдумывают всякие фантастические вещи; это какое-то подземное, духовно-подземное человечество». Теософов теперь часто принимают, как презренный класс людей, необразованных, неученых. Должно ли из этого для нас вытекать малодушие? Нет, если мы вызовем перед душою картину и в своем чувстве так охватим содержание этих лекций, что оно получит окраску в этой картине. Нечто подобное вспоминается нам ив прошлом. Мы вспоминаем, что нечто подобное происходило и в древнем Риме. Мы видели, что христианство впервые распространилось именно в древнем Риме. Со справедливым восхищением мы смотрим, например, на Колизей, построенный царственным Римом. Но мы не смеем бросить взгляд на людей, стоявших тогда на высоте своего времени, — на то, как они сидели в цирке и смотрели, как на арене сжигали христиан, как жгли ладан для того, чтобы кверху не возносился запах от сожженных трупов.

Теперь обратим взор на презренных. Они жили в катакомбах, в подземных переходах. Тогда, распространенное теперь христианство должно было прятаться. Внизу воздвигали первые христиане алтари, на гробницах своих умерших. Внизу были их святыни, их удивительные знаки. Мы будем охвачены удивительным настроением, когда теперь мы пройдем по катакомбам, по подземному презренному Риму. Христиане знали, что было их участью.

Если бы могли знать это теперь те, которые хотят завоевать духовное миросозерцание, если бы они получили уверенность христиан. Если бы теософы могли жить, презираемые современной ученостью, зная, что они работают для того, что будет цвести и преуспевать в будущем. Если бы они могли научиться переносить всю неприязнь современности! Мы работаем для будущего. Но мы должны это чувствовать со скромностью и без высокомерия; если чувствовать это правильно, то чувствуешь это со скромностью.

Исходя из такого чувства, попытаемся удержать то, что возникло перед нашей душой. Извлечем же это, как силу, и будем далее действовать между собой в истинном смысле по-братски.