Египетские новеллы

Опять проснулся. По обыкновению начал думать, что делать дальше… Решил спать, но не смог… Весь организм, каждая клеточка его тела были насыщены сном. Как же быть? Может быть, сделать вид, что спишь и наслаждаешься сладким сном? Так он и поступил. Осталсяв постели с открытыми глазами и убеждал себя, что спит. Правда, так он обманул свое тело, но сознание, разум не обманешь, не проведешь!

Вдруг перед Махи беком возникла сложная проблема. Который час? Часы, которые были на ночном столике, Не шли, а без них в этом деревенском доме ничего не узнаешь. Яркие, ослепительные лучи солнца проникают через самые толстые ставни, и уже в шесть часов утра кажется, что полдень, что уже прошло два часа после полудня.

Бек ворочался. Бек зевал. Вот он потянулся, натянул на себя тонкую простыню, затем отбросил ее. Открылась нога. Нежный, прохладный ветерок обдал ее. Открыл другую, но тотчас же укрылся до подбородка, так и не насладившись легкой прохладой.

Зажужжали мухи. Он увидел одну, за ней — другую… В сознании медленно выплыла мысль: как они сюда попали?.. Как они проникли через намусийю?..[25] Может быть, в ней отверстие?.. Может быть, они всю ночь провели под сеткой и летали над его лицом?.. А вдруг их больше?.. Недовольство и гнев охватили бека.

Но желание узнать, который час, отвлекло бека от тревожных размышлений. Который час? Позвать слугу Абдо? Легко сказать, позвать… а может, никто не услышит? А то еще узнает госпожа и начнет стыдить его за лень. Того и гляди, придется подняться, а тут еще и мух надо прикончить… Нет, это трудно. Зачем думать о времени? Не будем думать о времени. И он удовлетворился тем, что начал рассматривать окружающие его вещи.

Через прорези в ставнях пробивались лучи солнца. Они создавали в комнате какую-то странную, удивительную картину. Голубые стены казались берегами спокойного величавого озера… Вот он погружается в его воды… Но что это? Что с ним случилось?

Он сел на постели, окончательно отбросил простыню и встал. Приподнял полог, прошел по ковру, вышел из комнаты и, продолжая делать гимнастические упражнения, неожиданно замер: его осенила идея.

Первой его увидела госпожа. Не успела она открыть рот, как Махи бек нетерпеливо спросил ее: который час?..

— Половина двенадцатого, господин.

— Ого!

И не ожидая, покуда она что-нибудь скажет, Махи бек стремительно направился в ванную комнату, но скоро оттуда вышел.

По коридору медленно, в ожидании распоряжений хозяина о завтраке, прохаживался Абдо.

— Шляпу! — послышался голос бека.

Абдо поспешил выполнить приказание. Вдруг вмешалась госпожа. Из соседней комнаты донесся ее голос:

— Ты куда? Без завтрака?..

Бек смутился, растерялся, но затем собрал все свое мужество и, как человек, готовящийся к прыжку в холодную воду, проговорил:

— Я иду вниз.

— Сейчас? Почему? Без завтрака? В пижаме?

— Нет аппетита…

— Тогда выпей чаю…

— Нет… я вернусь… потом позавтракаю… — Схватив шляпу, он бегом бросился вниз по лестнице. Вслед ему летели бранные слова. Он что-то отвечал.

Огородник дядя Абдаллах заметил бека, когда он уже спустился в сад. Дядя Абдаллах — невысокий, сгорбленный человек с вьющейся седой бородой. Он часто улыбался, обнажая при этом свои два последних зуба, которые, казалось, вот-вот покинут свое убежище и выпадут. Дядя Абдаллах поспешил к господину.

— Ваш приход осветил весь сад… Мы давным-давно…

— Слушай, — прервал его Исмаил бек. По голосу чувствовалось, что он только что встал. — Ты вскопал вчера грядку под жасмин?

Лицо Абдаллаха расплылось в улыбке. Два зуба показались и тотчас же скрылись.

— Конечно, о господин!..

— А ну, покажи…

Исмаил Махи бек пошел по дорожке, за ним семенил дядя Абдаллах. Ноги его то и дело сползали на мокрое дно канавки, проложенной вдоль дорожки.

— Туда, пожалуйста, господин, в этом направлении, извините!.. — говорил Абдаллах.

Вот и грядка. Бек осмотрел ее. Так глядит орел с высоты, высматривая добычу. Широкая шляпа сползла на лоб, прикрывая лицо от солнца.

Бек обошел грядку вокруг. За ним следовал дядя Абдаллах. На лице у него застыла улыбка, которая выражала радость и уверенность художника, испытывающего гордость за свое искусство. Но вот улыбка исчезла, словно солнце скрылось за тучей. Бек остановился у края грядки и зорко осматривал ее. Показывая рукой, он проговорил:

— Что это? Разве это работа?

Дядюшка Абдаллах подошел ближе и, вглядевшись много видевшими на своем веку глазами, ответил:

— А… это — край грядки, господин… его не копают…

— Кто тебе сказал? Кто тебя научил? Откуда ты знаешь?

Дядя Абдаллах молчал, не зная, как ответить на этот град вопросов. Он так и застыл с открытым ртом.

— Дай мотыгу!..

— Боже вас сохрани, господин…

— А ну-ка!

— Но… вам… тяжело… господин.

— Что?.. Разве это труд? Это гимнастика… Ну-ка иди, не мешай!