Египетские приключения

На горизонте выделялись пять судов, и их розовато-коричневые паруса, постепенно заполнявшиеся ветром, удалялись от Коссеира. До них было еще рукой подать, но они определенно уходили. Мару наблюдал за ними в лучах полуденного солнца, медленно склонявшегося к югу. Его сердце замерло, но он заставил себя сказать беззаботным тоном:

– Ну и что. Тогда мы отправимся в Аравию.

Обычно коричневая кожа Ослика вдруг стала болезненно зеленоватого цвета.

– Мы не сможем, – прошептал он. – Аравийские суда уходят только через пять дней.

Его глаза наполнились слезами. Увидев слезы Ослика, Мару решил действовать. Он отчаянно осмотрелся вокруг:

– Идем! Там кто-то готовится к отплытию.

Судно, на которое он указывал, было большой и неуклюжей баржей, правда построенной более добротно, чем лодки, ходившие по Нилу. У нее были горизонтальная палуба и высокие борта. Один человек находился на борту, а другой, с мешком на спине, – на трапе, и между ними шел спор.

– Три года! – вопил последний. – Три года с тем невезучим проклятым человеком! Я ни за что не поплыву с ним в Аравию, уж не говоря об устье Нила!

Он погрозил кулаком человеку на борту и исчез в толпе зевак. Ослик озадаченно наблюдал за этим, и слезы все еще катились по его щекам.

– Три года! – сказал он. – Три года к устью Нила! Что он хотел этим сказать?

– А я знаю! – внезапно воскликнул Мару. – Ну конечно! Я просто забыл, что давно слышал про это судно. Оно идет на юг, вдоль правого берега. Когда наступает посевной сезон, они высаживаются на берег, сеют зерно, выращивают его и собирают урожай, а в это время ремонтируют свою баржу, пополняя свои другие запасы. После этого они опять отправляются в плавание до следующего сезона, огибая Африку, и движутся на север, вдоль левого берега. Через три или четыре года они надеются обойти вокруг Африки и достичь устья Нила.

– Я не верю этому, – сказал Ослик, недоверчиво качая головой. – Их либо съедят чудовища, либо они приплывут на край земли. – Мальчик уныло посмотрел на большую баржу, в которой люди расправляли паруса и устанавливали рулевое весло.

– Но это же путь из Коссеира, – настаивал Мару. – Я уверен, что это хорошая возможность и что Африка – круглая. Во дворце моего дяди…

– Дворец твоего дяди! – тихо сказал Ослик, протестующе поднимая руку. – Такому человеку, как я…

– …Необходимо держаться подальше от неприятностей, – быстро закончил Мару. – Ослик, уж если мы собрались путешествовать вместе, то ты должен знать, кто я такой. Время от времени во дворце фараона бывают интриги, и это вполне естественно, когда у царя много жен и много сыновей. Так было раньше, есть и сейчас, и так может случиться снова, что царевич, хотя невинно, может знать слишком много о разных темных делах, чтобы быть в безопасности. Вот это случилось и со мной. Когда мы вместе приплывем в устье Нила, мы уже будем достаточно взрослыми, изменимся, и возможно, у нас будут другие имена. Я думаю, что назову себя Синухом, в память о царевиче, покинувшем дворец до меня. Бежим, или они уберут трап, и мы останемся здесь, в этом вонючем Коссеире, как крысы в крысоловке.

Он осторожно взял Ослика за руку и потащил его. Маленький нубиец посмотрел на пристань и переулки и, не оказывая сопротивления, подчинился Мару. Взявшись за руки, они поднялись по трапу и перескочили через борт. На барже раздались крики, но мальчики не отозвались. Несколько моряков убрали трап. Весла ударились о воду, и баржа отправилась к устью Нила вокруг Африки.

Дерево

Он никогда не знал своего отца и совершенно не помнил своей матери. У него не было своего угла, он жил где придется, чаще всего в мастерской, где ремонтировали садовые инструменты. Время от времени ему выдавали опоясание, и тогда остатки от старого он повязывал вокруг головы, защищая ее от солнца. Он был самым маленьким из всех рабов в саду фараона и не имел даже имени. Женщины и дети смеялись над его странной фигурой и назвали его обезьяной. Стражники говорили: «Эй, ты!» – или били палкой. Другие садовники просто игнорировали его или отпихивали ногой в сторону, как собаку, если он попадался им на пути.

Большую часть года он работал водоносом: доставал воду из колодца, пока его мозолистые ладони не начинали оставлять кровавые следы на веревке. Вся его спина была в шрамах от частых побоев; и многие удивились бы, задавшись вопросом, как он мог вынести столько побоев и до сих пор оставаться живым. Если бы он работал в более красивых частях сада, с ним бы обращались еще хуже, и, скорее всего, он бы умер, как другие рабы, через год или два. К счастью, даже стражники стыдились его и старались отправить туда, где были вонючие кучи мусора, которые выбрасывали за стены сада или в другие скрытые места, куда стражники крайне редко заглядывали. Вот это и спасло его. Но именно благодаря этому в нем выросли чувство собственного достоинства и гордость, потому что только он один из всех рабов фараона имел дерево.