Египетские сны

Наконец, принесли мою уточку – совершенно не то, что я ждал. В горке очищенных от костей и кожи, аппетитно пахнущих ломтиков (с соевой чесночной приправой) уже ничто не напоминало о птичке. Это была новая для меня кулинарная концепция: никаких «трупов» – еда должна выглядеть так, чтобы угрызения совести не мешали пищеварению.

Наверно, это было ошеломляюще вкусно. Но запах приправы и чудный дымок, исходившие от блюда, вдруг напомнили о другом блюде, связанном с отвратительным случаем, произошедшем в 1955 году, и я ощутил рецидив стыда, который тогда пережил. Воспоминание о нем торчало подобно занозе, которую невозможно не задевать. Моя совесть была уязвлена на всю жизнь.

4.

На острие Ляодунского полуострова, вдававшегося в Желтое море, находится город, прижатый к бухте и рассеченный на две половины горой. Спланированную по линейке Новую часть в основном занимали военные (сначала русские, потом японцы, потом опять русские). Более многолюдную Старуючасть населяли местные жители. В Новом городе находились: буддийский храм, зоопарк, кинотеатр и, отрада молодых офицеров, ресторан «Варьете». В Старом городе – китайские забегаловки, магазинчики восточной экзотики и ресторан «Зеркальный карп», упомянутый в эпопее Александра Степанова «Порт-Артур».

«Зеркальный карп – это что-то! Зеркальный карп – это да!» – восклицали офицеры-приятели, когда о нем вспоминали. Но скоро выяснилось, что никто из них там не бывал. На мое предложение посетить – отвечали: «Не стоит».

– Это опасно?

Да нет! Просто, не стоит. И все!

Уклончивые ответы только подхлестывали мое любопытство.

Наш полк размещался как раз в Старом городе, и я каждый день проезжал мимо почерневшего от времени массивного двухэтажного здания, на фасаде которого шевелилась огромная рыбина из блестящей фольги. Я долго держался, но в один из свободных деньков не выдержал и все же решил «осчастливить» «Зеркального карпа» своим посещением.

В фойе был встречен престарелым швейцаром. Впечатление было такое, будто кланяясь и улыбаясь, старик пытался мне втолковать то же самое, что и приятели: «Мы вас просим, честное слово, лучше к нам не ходите». Но я уже закусил удила: снял шинель, фуражку и передал их «тунзе» (товарищу) – так мы тогда обращались к китайцам мужского пола. Убедившись, что меня не пронять, швейцар указал на лестницу, дескать, что ж, в таком случае, – милости просим – наверх. Лестница тоже была знаменитая – в кованых кружевах, с красными рыбками на зеркальных ступеньках, где кавалер, глядя под ноги, мог оценить не только белье, но и сокровенные прелести своей дамы.

Знавшая несколько слов по-русски официантка усадила меня спиной к залу за столик, стоявший особняком возле двери, и положила тетрадный листочек написанного от руки меню. Я заказал запеченного карпа (блюдо, упомянутое в романе), стакан водки «жемчуг» и бутылочку пробиравшего до слез лимонада «чисвич».

Ожидая заказ, я сидел ни о чем не думая, глядя куда-то в стену поверх стола. Только в молодости удается так запросто выпадать из сиюминутности. В помещении стоял ровный гул китайской «едальни» – мелодичное нежное высокоголосие, украшенное ксилофонным постукиванием палочек.

Во время командировок мне уже приходилось обедать в харчевнях. Там было тесно, но для меня всегда находилось местечко, чтобы скушать скобляночку. Из чашек, напоминавших пиалы, не отрывая глаз от еды, насыщались бобами и травками, люди труда. Они пили чай, лимонад, иногда «синь-хуа» (дешевая водка). И все было «Хо!» (хорошо, порядок, О`key). И никому до тебя дела не было – таков этикет. Поэтому я и в «Зеркальном карпе» не вертел головой.

Когда принесли графинчик, рюмочку и лимонад, я с удовольствием выпил для аппетита.

Наконец, «приплыл» карп – да такой красавец, что глаз не отвести. Он возлежал на овальном блюде, украшенный маслинами, лимонными дольками, зеленью, усыпанный ягодами и пряными зернами. Это был его праздник. Он источал упоительный аромат на все заведение. Страшно было нарушить его красоту. Я сделал для храбрости несколько новых глотков и почувствовал приступ зверского голода. В конце концов, это – и мой праздник тоже. Отложив в сторону палочки, я отважно подступил к карпу с ножом и вилкой. С помощью этих орудий я рвал дразнящее тело красавца, отправляя нежные ломтики в рот. Притомившись, откидывался на спинку стула, чтобы вытереть губы, перевести дух и, сделав для вдохновения пару глотков, с новым пылом вцепиться в жертву.

Не знаю, сколь долго длился процесс первобытного насыщения, но, спустя какое-то время, мне, вдруг, показалось, что рыбы нисколько не убывает. Я видел порезы, уколы вилкой и даже места, где клочьями вырвано мясо. Но это было так незначительно, что блюдо не только не потеряло своей привлекательности, а напротив обрело еще большую соблазнительность, подобно женщине, освободившейся от лишних покровов.