Египетский манускрипт

В общем, действия окончательно перешли в позиционную фазу. Видимо, арабы, не собираясь упускать жирную добычу, собирались дождаться, когда у кафиров[18] закончатся боеприпасы — а Олег Иванович, в свою очередь, прикидывал, когда, наконец, конные кавасы, едущие в голове каравана услышат вдалеке перестрелку и удосужатся проверить, в чем дело. И тогда бедуинам придется убираться несолоно хлебавши — местные племена, расселившиеся вдоль тракта жили за счет паломников и нипочем не потерпели бы чужаков в своем огороде.

Беда была в одном: путешественники, желая проделать как можно больший путь до полуденной жары, отправились в дорогу слишком рано — и успели проехать изрядное расстояние. Олег Иванович припоминал селение, где их встретили камнями — одна надежда на то, что паломники поскорее миновать негостеприимное местечко и не станут задерживаться на дневной привал. Тогда, пожалуй, имелся шанс дождаться помощи. А вот если начальник каравана договорится со стариками, чтобы те уняли своих отпрысков (а что бы не договориться — деньги все любят!), — тогда паломники наверняка захотят отдохнуть и освежиться на площади возле колодца. Мукари вроде упоминали, что на ночь в этом селении караваны обычно не останавливаются — но мало ли? А Рлегу Ивановичу с Ваней ночи, скорее всего, не пережить — стоит сгуститься тьме, как арабские бандиты начнут воевать по другому — подползут к зданию, возьмут в ножи

Так что Олег Иванович не прекращал стрельбу по кучковавшимся вдали арабам, хотя теперь выстрелы раздавались куда реже — пора было экономить боеприпасы. За два часа осады он извел их не меньше трети. Правда, патроны к револьверу и ваниной двустволке в изобилии — но это на крайний случай, если арабы все же решатся на штурм.

Глава одиннадцатая

В комнате пластами плавал табачный дым. Курили все — пожалуй, кроме Ольги, сидевшей в углу, протертого кое-где до дыр дивана. Она смотрела прямо перед собой, поджав слегка губы — и это придавало лицу независимое выражение. Собеседник ее выделялся в компании строгим, с галстуком костюмом; остальные же были кто в чем — в футболках, джинсах; «Дрон», щеголял натовским «пустынным» камуфляжем. Молодой человек в костюме стоял; остальные сгрудились за столом, заваленным пакетиками из-под чипсов и пивными бутылками, и в разговор предпочитали не вмешиваться.

— И все же я не понимаю, зачем мы это затеяли, — девушка говорила с отчетливой отчетливая гримаска брезгливости. — Надо же — такой спектакль, и все — чтобы обдурить двенадцатилетнего мальчишку! Стратегический ход…

Геннадий снисходительно улыбнулся:

— То-то и оно, что не понимаешь, лапочка…

Ольгу неизменно бесил покровительственно-пренебрежительный тон бывшего бойфренда. Тот прекрасно об этом знал — и не мог отказать себе в удовольствии подколоть строптивую подругу.

— Что ж, попробую растолковать. Во-первых, — он разогнул указательный палец, — а как бы иначе он отдал нам эти свои бусины? Или ты предлагаешь силой у него их забирать? Нет, я понимаю, приятно решать сложные вопросы простыми методами — но в данном случае это не годится. Домик с порталом, видишь ли, принадлежит его папаше, и если мы вытряхнем из сынка то, что нам понадобилось — нас могут не понять.

Ольга гневно вскинулась:

— У меня и в мыслях не было! — но Геннадий перебил девушку:

— Ну да, конечно. Ты белая и пушистая, как я мог забыть. Но, тем не менее — как бы мы иначе получили бусины? И это ведь только первое соображение. Второе же таково — и Геннадий разогнул средний палец: — Сейчас парнишка испытывает чувство вины перед этими Олегом Ивановичем и его сынком — за то, что он вроде как, нарушил обещание и все нам рассказал. Где гарантия, что он им попросту не напишет? Те, конечно, немедленно бросят все дела и примчатся в Москву — и что прикажешь тогда нам делать? Я бы на их месте постарался лишить нас малейшей возможности наладить контакт с девятнадцатым веком — и не думаю, что они дурее меня. А теперь у парнишки крепко засело в голове, что тем самым он разрушит твое с лейтенантиком «счастье» — Так что, глядишь, он и повременит.

Дрон, потянувшийся было за двухлитровым баллоном «Очаковского» гыгыкнул, но Геннадий облил его таким взглядом, что тот предпочел раствориться на фоне обоев — благо расцветка позволяла.

— А этого, — продолжал Геннадий, — романтическая натура нашего гимназиста не допустит. Сейчас он ощущает себя благодетелем двух любящих сердец — и упивается этой ролью. Вот и пусть, лишь бы глупостей не наделал.

Ольга скривилась от отвращения:

— Ген, неужели ты не понимаешь, что это все попросту мерзко? Ну ладно, мы — в конце концов, в наше время никого уже не удивишь ни цинизмом, ни расчетом. Но он-то мальчишка этот! У него глаза светлые, он верить и в любовь и в добро и в лучшее в людях — а ты вот так, за здорово живешь, манипулируешь его чувствами? Ты хоть понимаешь, что мы ведем себя как последние подонки?